Неизвестный солдат
Шрифт:
– Ну что, разве сейчас не самое время применить чудо-оружие?
Но Сало лишь смотрел вдаль поверх голов товарищей:
– Еще будет, все еще будет… Вот сперва подпустим их поближе, а потом уничтожим. Для того, говорят, там и поставили позади восьмидюймовые. На русских обрушится железный град, если они попробуют наступать.
– Во черт!… Ну, значит, ничего страшного… – сказал Рокка, предоставляя Сало гадать, в насмешку это сказано или всерьез.
А Роккой мало-помалу овладевало тихое озлобление, которое то и дело прорывалось наружу. Он понимал, что заработанные им на кольцах деньги вложены впустую в крестьянский двор на Перешейке. Ему не придется там жить. И по мере того как росла
– Они делают себе кресла из чурбаков. Поди, воображают, что будут сидеть до конца дней перед своими шикарными каминами.
Однажды летом 1943 года под вечер в окопе, находясь на посту, он украшал резьбой подставку для лампы из узорчатого дерева и за этим занятием его застиг врасплох один полковник. Вернее, это полковник решил, что застиг его врасплох, на самом же деле Рокка, конечно, давно заметил его, но и в ус не подул. Полковник оказался каким- то там инспектором и хотел обнаружить невесть что. Он совершал одну из своих обычных инспекционных поездок, вызванную каким-то происшествием и предназначенную служить в одном из высших штабов основанием для циркуляра, который будет направлен в части и, если повезет, даже прочтен, прежде чем его подошьют к делу.
Полковник ничем не отличался от обычных финских полковников и потому не придумал ничего лучше, как спросить:
– Что это значит? Кто вы такой?
– Я часовой, а на часового нельзя набрасываться с бранью… Он может и ответить, поскольку отвечает за спокойствие. – Рокка сразу ощетинился – так подействовал на него тон, каким заговорил с ним полковник.
Он демонстративно остался сидеть и продолжал работать над своей подставкой для лампы, время от времени добросовестно поглядывая в перископ.
– Что вы тут делаете?
– Вырезаю подставку для лампы. Ты что, не видишь? У нее уже форма что надо. Хорошая выйдет подставка.
– Неужели вы не понимаете, что стоите на посту?
– Конечно, понимаю. А то чего бы я здесь торчал? Ты и не спрашивая видишь, что я на посту, коли я без конца гляжу в перископ. Все часовые так делают.
– Как вас зовут?
– Рокка Антеро. Второго имени у меня нет.
– Вы еще обо мне услышите.
Полковник ушел. А Рокка остался спокойно сидеть на месте, по-прежнему поглядывая в перископ да трудясь над поделкой. Он ничего не сказал об этом происшествии в блиндаже и, когда два дня прошли без последствий, уже решил было, что полковник забыл о своей угрозе. Однако на третий день Коскела получил по телефону приказ от Ламмио прислать к нему Рокку, а все отделение вывести на уборку мусора вокруг командного пункта, после чего приказал украсить круглыми камнями края троп, ведущих к блиндажам. Коскела не мог понять приказ, ибо если даже он исходил от Ламмио, то все равно был слишком нелеп. Поэтому он лишь мрачно проговорил в трубку:
– Хорошо, приказ я передам.
Словом «передам» он давал понять Ламмио, что не хочет иметь ничего общего с этим приказом. Подобным же образом он передал приказ и Рокке. Тот секунду хранил молчание, затем сказал тихо и решительно:
– Ежели кто хочет идти, пусть идет. Я не пойду.
– Без отделенного и мы не пойдем, – подхватил Рахикайнен. – Разве мы, серая скотинка, можем управиться с поручением одни, без руководителя?
– Сказали тоже: тропу круглыми камнями, хи-хи-хи.
Ванхале было смешно: он и не думал выполнять приказ. И Суси Тассу не хотел идти без Рокки, это было ясно, ибо он во всем равнялся на друга.
Коскела доложил Ламмио, что отделение отказалось выполнить приказ, и подчеркнул, что он лично сделал лишь то, что требует его положение старшего по званию, то есть передал приказ и доложил о его невыполнении. Тогда Ламмио лично приказал Рокке явиться на командный пункт, и тот ответил:
– Почему бы и нет? Сходить можно.
Напевая себе что-то под нос, Рокка двинулся в путь. Он то и дело останавливался и ел ягоды, которые росли вдоль тропы, так что Ламмио готов был лопнуть от ярости, когда Рокка явился к нему часа два спустя. Нимало не смущаясь, он вошел в блиндаж и сел без разрешения, положив фуражку на стол. В руке у него было несколько былинок, на которые он по дороге насадил ягоды, и, разговаривая, он снимал ягоды одну за другой и отправлял себе в рот. Прежде чем Ламмио успел что-нибудь сказать, он спросил:
– Ну, в чем дело?
Ламмио, тщательно взвесив каждое слово, произнес:
– Слушайте, Рокка. Вы, кажется, всерьез вступили в открытый конфликт с дисциплиной.
– Что это значит? Говори яснее. Я крестьянин с Перешейка и не понимаю таких тонких речей.
– Вы ведете себя гак, словно воинская дисциплина вас не тревожит.
– Она меня и не тревожит.
– Ну так потревожит, обещаю вам.
– Никто никогда не заставит меня взять в руки помело для уборки дерьма.
– Помело? Говорите яснее.
– Неужто ты не знаешь, что такое помело? Там, на западе, эту штуку называют шваброй. Как правильней, по-твоему? По мне, так стрижено-брито, разве не так? Мужики с запада всю войну спорят об этом с теми, кто с востока, но так ни к чему и не пришли.
– Я не исследователь диалектов. Я ваш командир роты и пытаюсь вам втолковать, что существует такая вещь, как воинская дисциплина.
– А, черт! Чтобы я мел лужайку и клал камни вдоль тропы? О чем ты думал, когда додумался до этого?
– Вы надерзили полковнику-инспектору, я получил на вас жалобу и должен вас наказать. Но я счел наказание нецелесообразным и назначил вам эту работу, чтобы посмотреть, выполняете вы приказы или нет. Если нет, я буду вынужден дать делу дальнейший ход. Я дал приказ всему вашему отделению, потому что ваши солдаты во всем похожи на вас. Ваш пример дал плоды хуже некуда. Ваш предшественник младший сержант Лехто во всем был похож на вас, а теперь и весь взвод пошел по вашим стопам и стал дерзким и своевольным.
– Думаешь, я послушаюсь?
– Во всяком случае, я бы вам советовал. Вы одиноки и ничего не сможете предпринять. Ваша дерзость сходила вам с рук до тех пор, пока ее терпели, но теперь этому конец.
– Думаешь, я испугаюсь?
– Нисколько. Я умею ценить храбрость в других, потому что сам храбрый человек. Но вы уже долгое время требуете за свою храбрость слишком высокую цену. Я давал вам поблажки сверх всякой меры. Думал, вы возьметесь за ум. По вашим заслугам вы могли бы стать кавалером креста Маннергейма, если бы были достойны его во всех других отношениях. Если бы вы вели себя так, как подобает солдату и в особенности унтер-офицеру, я мог бы обещать вам крест Маннергейма с такой же легкостью, с какой протянул бы вам сигарету. Некоторые получали его за гораздо меньшие заслуги, чем у вас. Я отлично знаю, что в позапрошлую зиму вы вытащили батальон из трудного положения, возможно, даже спасли его от разгрома. Признаю, что в бою вы показали себя лучшим из всех солдат, каких я когда-либо видел, а среди них были безумно храбрые люди. Но не убаюкивайте себя надеждой, что этим все оправдывается.
Рокка положил в рот ягоду и полушутя-полусерьезно заявил:
– Слушай, сделай меня кавалером креста Маннергейма, а? Они деньги получают.
– Я уже сказал, что это исключено. Это означало бы ставить всем в пример недисциплинированного солдата. Вы с вашей дерзостью опаснее Хонкайоки, который поднимет армию на смех… Впрочем, я и этому положу конец. У вас есть возможность все исправить, если только вы и ваше отделение придете и выполните назначенную вам работу.
– Я этого не сделаю.