Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)

Уральский Марк Леонович

Обед закончился в атмосфере плохо скрываемого «недружелюбия».

В такси, везшем нас домой, и у Литовцева и у меня одновременно <...> вырвалось восклицание «германский агент».

Справедливость требует отметить, что Колышко нас не обманул. Он нисколько не преувеличивал, говоря о создании собственного органа. <Еще> в 1916 г. он заключил с <немцами> договор <...> о создании издательства в Петрограде, которое должно было служить целям прогерманской пропаганды. Договор заключен был в Стокгольме. <Один> известный по тому времени германский промышленник <...> согласился ассигновать на эту цель два миллионов рублей.

Колышко не погрешил против правды, сообщая о своем скором возвращении в Россию. Со скандинавского горизонта он исчез так же бесшумно и таинственно, как и появился.

В Петрограде публицист появился 18 апреля (1 мая) 1917 г. Однако по-настоящему развернуться он не сумел, так как сразу попал в поле зрения русской контрразведки. Скорее всего, о нем сообщил А.Р. Кугель, известный журналист и фактический хозяин газеты «День». Вероятно, И.И. Колышко сгубило хвастовство: перед А.Р. Кугелем он бахвалился большими деньгами, настойчиво уверяя собеседника, что их происхождение «чистое». Он также стал убеждать А.Р. Куге-ля в необходимости пропаганды мира. Уже этого было достаточно, чтобы у петроградского газетчика возникли вполне обоснованные подозрения, и он обратился в контрразведку. Связи И.И. Колышко и его деятельность оказались «под колпаком», они отслеживались более полутора месяцев, а когда журналиста и его подельников внезапно арестовали в ночь с 22 на 23 мая (4-5 июня), в руки контрразведчиков попали еще и некоторые документы, крайне неприятные для Колышко, в том числе его корреспонденция в Швецию²⁰¹ и

<...> печатный проект сепаратного договора России и Германии на 12 листах большого формата. Контрразведчики обратили внимание, что по этому проекту предусматривалась независимость Финляндии и Украины (как и у В.И. Ленина), а также на обещание выплатить публицисту аванс в 20 тысяч рублей. Еще одной существенной уликой стало длинное письмо И.И. Колышко своей подруге-немке. В нем он с удовлетворением сообщил, что подготовлена почва для удаления из правительства П.Н. Милюкова и А.И. Гучкова. Он также повторил просьбу перевести полмиллиона рублей через Стокгольм и столько же — через Христианию, <т.к.> намеревался приобрести «Петроградский курьер» (попытка восстановить сотрудничество в московском «Русском слове» не удалась)²⁰².

Арестованный контрразведкой по поручению министра юстиции Временного правительства как немецкий шпион, Колышко провел несколько месяцев в Трубецком бастионе Петропавловской крепости. Однако в итоге следствие в те на редкость либеральные времена постановило, что:

Захваченные документы ничего не сообщали о шпионаже И.И. Колышко в пользу Германии. Поэтому позднее, когда журналист отчаянно отбивался от обвинения, надо признать, что никаких доказательств этому так и не было обнаружено. Но вот о контактах с немцами они свидетельствовали однозначно. Причем, по данным контрразведчиков, получалось, что И.И. Колышко стал частью единой цепи, действующей в пользу сепаратного мира, куда входили и большевики²⁰³.

После 1918 г. неудачливый «агент влияния» посчитал за лучшее переселиться на Запад. И.М. Троцкий пишет в «Новом русском слове», что ему:

Встречаться с И.И. Колышко <...> приходилось и позднее, в первые эмигрантские годы в Берлине. Уже тогда он производил впечатление бывшего человека, стоявшего у последней черты, где от былого Баяна оставался лишь биржевой спекулянт и маклер по продаже советских долговых обязательств.

Этот эпизод из бурной биографии И.И. Колышко настораживает. Дело в том, что подобными операциями в Берлине занимались, как правило, люди, связанные с советскими спецслужбами. Если еще вспомнить и о том, что в Петрограде-Ленинграде благополучно проживала прежняя семья И.И. Колышко (а он был женат на княжне В.С. Оболенской), а сам журналист не только регулярно переписывался с родственниками, но и посылал им средства для жизни, неизбежно возникает вопрос: не сотрудничал ли он с новой властью в России?²⁰⁴

На этот риторический вопрос ответа у И. Троцкого, естественно, не было. Обошел он своим вниманием и тот интересный факт, что Колышко к началу 1932 г. напечатал в том же «Новом русском слове» 12 больших очерков об известных писателях (Розанов, Мережковский, Гиппиус) и политических деятелях (Витте, Столыпин, Распутин) предреволюционной России²⁰⁵.

Однако состояния на бумагах сомнительной ценности И.И. Колышко не нажил. К началу 1930-х он перебрался в Ниццу, там жил очень бедно, в основном на зарплату очередной своей подруги-француженки, перебиваясь случайными литературными заработками и выступлениями. <...> в 1934-1935 гг., он сотрудничал в берлинской фашистской газете «Новое слово». Восхваляя фашизм как разновидность национализма, И.И. Колышко, вероятно, оказался недостаточно пропитан антисемитскими взглядами, и его имя вскоре исчезло из числа авторов. Скончался он в безвестности 1о апреля 1938 г. в Ницце²⁰⁶.

Подводя итог жизни Иосифа Иосифовича Колышко, нельзя не отметить, что, засветившись в истории Первой мировой войны как авантюрист-неудачник, он остался в русской литературе автором значительного числа произведений, представляющих непреходящий интерес: критические статьи — сборник «Мысли и образы» (1897, 1898), публицистика — сборники «Маленькие мысли Серенького» (1898), «Пыль» (1913), пьесы — «Большой человек» (1909); «Поле брани» (1911); роман «Волки и овцы» (1901) и, конечно же, своих мемуаров «Великий распад» (написанных, по-видимому, в 1930-1932 гг.).

Надо отдать должное И.И. Колышко: он мастерски владел пером, его рукопись <«Великий распад»> содержит яркие зарисовки, образы, парадоксальные выводы, меткие наблюдения, ее легко и интересно читать. <...> Привлекают внимание сделанные им портретные зарисовки известных писателей и литераторов начала XX в. — это, конечно, не их биографии, а зоркий взгляд талантливого публициста, пытающийся ухватить у каждого из своих героев самую яркую его черту. Разумеется, его наблюдения субъективны, но нередко — метки. Очень важно, что И.И. Колышко уделил немало внимания закулисной стороне жизни литературно-газетного и плутократического мира (гонорары, «дачи» и т.п.). Из других источников об этом известно не так уж много, а ряд сведений автора — уникален.

Работа автора над мемуарами не была завершена, это можно заключить уже из сбоев при нумерации глав, а также многочисленных повторений одних и тех же сюжетов²⁰⁷.

А вот другое авторитетное мнение: известный современный литератор полагает, что:

В «Маленьких мыслях» Колышко-Серенького отражался скорее общий, обывательский страх перед «чрезмерностью» эпохи. Зачем все эти Марксы, Ницше, Ломброзо, Шопенгауэры, декаденты и прочее? Даже Чехова он обвинил в чрезмерном идеологизме: «...не мстит ли он жизни за перенесенные невзгоды? Но жизнь сильнее и умнее Чехова».

Можно смеяться над страхами Колышко, которые отчасти были, конечно, чисто журналистским приемом, как и явно эпатажный псевдоним. Но инертная обывательская масса тоже обладает правом голоса, так как она не только не всегда не права, но и, наоборот, права почти всегда, являясь надежным килем государственного корабля, не позволяющим ему во время общественного шторма раскачаться и затонуть²⁰⁸.

В контексте современного интереса к фигуре Иосифа Колышко представляется важным обратить внимание на то, что первым, кто в конце 1960-х напомнил русскому читателю об этом колоритном типаже «серебряного века», был именно Илья Троцкий.