Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)

Уральский Марк Леонович

Конфликт был исчерпан, по-видимому, благодаря соглашению между сторонами, поскольку и после революции берлинское «Издательство И.П. Ладыжникова» продолжало издавать произведения Толстого и книги о нем. Чтобы понять, почему И.М. Троцкий стал столь рьяно представлять интересы наследников Толстого, обратим внимание на объявление, напечатанное в газете «Заграничные отклики» в начале 1914-го:

Московское общество драматургов, писателей и композиторов в виду заключения российско-германской конвенции и для охраны авторских прав русских драматургов, а также для сношения с немецкими авторами, избрало своим представителем в Германии берлинского корреспондента «Русского слова» И.М. Троцкого.

Здесь

тоже не обошлось без склоки: журналист Оскар Норвежский печатно заявил, будто И.М. Троцкого никто не избирал, на что последний опубликовал письмо Общества за подписью его секретаря, снимающее все сомнения по поводу его полномочий.

Другим событием, возмутившим «Зарубежные отклики» была высылка из Германии А.В. Луначарского, последовавшая после прочитанной им лекции о Максиме Горьком, по всей видимости, по негласной просьбе русского посольства. А 19 июля 1914 г. газета публикует передовицу Я. Неволина о варварском разгоне мирного протестного выступления рабочих в Петербурге:

Страшное озлобление, порожденное не только отчаянием, но и сознанием необходимости отстоять свои человеческие права, возбудили в них <рабочих — М.У.> необыкновенное напряжение энергии, настойчивости и героического упрямства.

Читайте описание кровавых столкновений на Выборгской стороне и в других пунктах города и вы поразитесь стойкости рабочих масс, не отступающих не только перед татарским орудием пытки — нагайкой, но и перед расстрелом.

Бросается в глаза, что из всех политических событий, которым газета уделяет внимание в горячие предвоенные месяцы 1914 г., меньше всего места отводится темам, непосредственно связанным с грядущей войной. Балканский кризис и даже сараевское убийство эрцгерцога Фердинанда и его супруги освещаются на удивление скупо, как бы между прочим! Откуда можно сделать вывод, что политический нюх не был сильной стороной редакции «Заграничных откликов». Да и впоследствии И.М. Троцкий вспоминал, что русские в Германии жили беспечно и благодушно и меньше всего на свете ожидали, что вот-вот разразится Мировая война¹⁹.

Что касается информации о культурной жизни, то она представлена в газете в изобилии, причем в основном на эти темы пишет сам Илья Маркович. Диапазон его культурных интересов достаточно широк. Например, статья о скончавшемся 2 апреля 1914 г. в Мюнхене немецком лауреате Нобелевской премии по литературе Пауле Хайзе. В этом, по определению Г. Брандеса, продолжателе гетевской классической линии (Хайзе родился за два года до смерти Гете), властителе умов немецкого бюргерства второй половины XIX столетия — главным образом его идеалистически настроенной женской половины, Троцкий видит только хорошо забытое прошлое:

Молодое поколение, предводительствуемое Гауптманом и Зудерманом, отвернулось от дамского кумира. Социальная драма и реалистический роман «молодой Германии», натуралистическая школа Золя и Мопассана, быстро вытеснили выспренного Пауля Хайзе, витавшего мыслями в голубом небе Италии. <...> Даже поднесенная ему в 1910 г. Нобелевская премия за литературу не могла воскресить его былого обаяния на умы и сердце читателей.

Куда более высокую оценку заслуживает у И.М. Троцкого предшественник немецкого экспрессионизма Франк Ведекинд. При этом, однако, Илья Маркович, будучи сугубым реалистом, относился к его художественным новациям с опаской. Недаром же он свою раннюю статью в «Русском слове» о Ведекинде назвал «Провал пьес Франка Ведекинда»²⁰, хотя, судя по всему, речь могла идти не более как об очередном эстетическом эпатаже и связанном с ним скандале. Потому, видимо, свою вторую статью о писателе, опубликованную за две недели до начала Первой мировой войны в газете «Заграничные отклики», журналист заканчивает словами:

Теперь, когда Ведекинду уже минуло пятьдесят лет, трудно от него ждать экстравагантностей и философских экспериментов. Возраст, как известно, обязывает.

Особый интерес представляют статьи Троцкого в «Заграничных откликах», касающиеся восприятия немецкими читателями и зрителями литературных и драматических произведений писателей из первого эшелона русской лите-ратуры — Достоевского, Толстого, Чехова, Горького и др. Например, в большой статье «Чехов в Германии» от 05(18) июля 1914 г. он пишет:

На днях исполнилось десятилетие со дня смерти незабвенного Антона Павловича Чехова <...>. Как это ни печально, но Чехова в Германии еще не понимают. Его пьесы терпят в большинстве фиаско и редкий театр рискнет сейчас выступить с произведениями нашего безвременно ушедшего таланта. <...>

Спросите рядового немецкого читателя из среднего интеллигентного круга — знает ли он Чехова, и вы получите в ответ: «А как же? Знаю!» Но поговорите с ним на эту тему и вы убедитесь, что он знает не Антона Чехова, а Антошу Чехонте. Ни один писатель за исключением Горького, Достоевского и Мережковского не имел в Германии такого успеха, как Антоша Чехонте.

Блестящий юмор, искристый смех и неподдельный стиль чеховских миниатюр <...> встречены были в Германии с распростертыми объятьями. Не было журнала и газеты, где Чехов не появлялся бы. <...> Одно время за чеховскими вещицами положительно гонялись. Немецкие газеты, <...>, где за место в тексте чуть ли не дерутся, увидели в Чехове спасителя. Короток, остроумен, захватывающ!.. Настоящий клад! <...>

Переводчики делали золотые дела. Маленькие рассказы появлялись в десятках переводов, один другого хуже, но это нисколько не останавливало издателей. Ажиотаж вокруг чеховских произведений разрастался; однако он не вплетал лавров в его венок славы. В то время как у нас на Антона Павловича смотрели, как на носителя нового слова, создателя новой школы, здесь в нем видели лишь веселого и шаловливого фельетониста, <...> с сильно развитым импрессионистическим чутьем, тонко улавливающим прозу жизни со всей ее пошлостью и мещанством. Такое отношение отразилось крайне отрицательно на драматических произведениях Чехова. Переводчики, нажившиеся на Антоше Чехонте, не сомневались в успехе чеховских пьес. Опьяненные успехом юмористических рассказов и неиссякаемым на них спросом, они набросились на драмы. <...> Увы, ни один из берлинских театров не захотел поставить «Чайку».

Нет игры, движения, жизни! Слабый замысел, имитация «дикой утки» Ибсена — таков был стереотипный ответ. <...> Дерзнул на постановку пьесы <лишь один> театр, но и он потерпел крушение. Ни спасли «Чайку» ни прекрасная игра актеров, ни дивная постановка. Критика отнеслась к ней больше чем жестоко, а публика зевала и ничего не понимала. Здесь сказалось давнишнее отношение к Чехову.

— Помилуйте, как же так? Прекрасный юморист, недурной новеллист и, вдруг, в драматурги. Это не годится!

Такими словами можно было бы охарактеризовать общий отзыв критики о Чехове-драматурге. Разумеется, что и другие пьесы подверглись той же участи. <...>

Не доросли до Чехова — вернейшее определение немецкого понимания. Я эти слова когда-то слышал из уст Артура Шницлера. Помню, слышал с какой любовью и теплотой говорил мне современный немецкий писатель-драматург о нашем Антоне Павловиче. Это было в Вене в одно из моих посещений Шницлера.

Он тогда заканчивал свой роман «Путь к свободе» и с особенной гордостью подчеркивал, что многие знакомые, читавшие его произведение вчерне, находили в нем много чеховских красок и настроений.