Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи
Шрифт:
Конев приводит приказ Верховного Главнокомандующего от 18 февраля 1944 года, где утверждалось, что в ходе Корсунь-Шевченковской операции «немцы оставили на поле боя убитыми 52 000 человек. Сдалось в плен 11 000 немецких солдат и офицеров. Вся имевшаяся у противника техника и вооружение захвачены нашими войсками». Но сам Иван Степанович предпочитал придерживаться официальных цифр, повторенных в 6-томной «Истории Великой Отечественной войны» и 12-томной «Истории второй мировой войны»: более 18 тысяч пленных и 55 тысяч убитых немцев. Эти же цифры приводит в своих мемуарах и Василевский. Где же истина?
Нет сомнений, что первоначальная цифра в 11 тысяч пленных является верной. Ведь в период с 1 января по 1 марта 1944 года Красная Армия, по архивным данным, на всех фронтах взяла в плен лишь 15 351 неприятельского солдата и офицера. Вероятно, большинство пленных — это раненые, которых не смогли взять с собой прорывавшиеся войска. Но вот 52-55 тысяч убитых немцев — что-то
Сталин был недоволен тем, как шел процесс ликвидации окруженных немецких корпусов. Тем более что в конце января Манштейн нанес по фронту Конева сильный контрудар двумя танковыми корпусами. Для его отражения Иван Степанович бросил 5-й Донской гвардейский кавалерийский корпус, понесший большие и напрасные потери при атаках в конном строю. Все же немцам удалось сильно потрепать наступавших, взять 5,5 тысяч пленных. Советские потери убитыми Манштейн оценивает в 8 тысяч, число уничтоженных и подбитых танков — в 700.
Верховный Главнокомандующий 12 февраля, несмотря на возражения Жукова, ликвидацию окруженной группировки поручил Коневу, а Ватутину приказал сосредоточиться на удержании внешнего фронта кольца. На Георгия Константиновича возлагалась координация действий 1-го и 2-го Украинского фронтов по недопущению прорыва противника из окружения. Жуков понимал, что тем самым лавры победы уходят от его протеже Ватутина к Коневу, но сделать ничего не смог. В уже упоминавшемся приказе Сталина от 18 февраля был назван только 2-й Украинский фронт, которому в тот же день салютовала Москва. 1-й Украинский фронт в приказе не фигурировал ни в каком качестве. Жуков совершенно справедливо написал в мемуарах: «…Сталин был глубоко не прав, не отметив в своем приказе войска 1-го Украинского фронта… Независимо от того, кто и что докладывал Верховному, он должен был быть объективным в оценке действий обоих фронтов… Эта замечательная операция была организована и проведена войсками двух фронтов… Как известно, успех окружения и уничтожения вражеской группировки зависит от действий как внутреннего, так и внешнего фронтов. Оба фронта, возглавляемые Ватутиным и Коневым, сражались одинаково превосходно». Не так уж превосходно, раз допустили соединение основных сил окруженных с идущей им на выручку 1-й танковой армией, Жуков в мемуарах утверждает, что идею переподчинения всех войск, действовавших против окруженной группировки, штабу 2-го Украинского фронта выдвинул Конев:
— Мне сейчас звонил Конев, — сказал Верховный, — и доложил, что у Ватутина ночью прорвался противник из района Щандеровки в Хилки и Новую Буду. Вы знаете об этом?
— Нет, не знаю. Думаю, это не соответствует действительности.
— Проверьте и доложите.
Я тут же позвонил Ватутину и выяснил, что противник действительно пытался, пользуясь пургой, вырваться из окружения и уже успел продвинуться километра на два-три и занял Хилки, но был остановлен. Сведения о попытках прорыва как-то раньше попали к Коневу. Вместо того чтобы срочно доложить мне и известить Ватутина, он позвонил Сталину, дав понять, что операция по ликвидации противника может провалиться, если не будет поручено ему ее завершение… Сталин крепко выругал меня и Ватутина, а затем сказал:
— Конев предлагает передать ему руководство войсками внутреннего фронта по ликвидации корсунь-шевченковской группы противника, а руководство на внешнем фронте сосредоточить в руках Ватутина.
Иван Степанович в «Записках командующего фронтом» факт такого своего предложения Сталину категорически отрицает:
«12 февраля 1944 года около 12 часов меня по ВЧ вызвал Верховный Главнокомандующий. Сталин, рассерженный, сказал, что вот мы огласили на весь мир, что в районе Корсунь-Шев-ченковского окружили крупную группировку противника, а в Ставке есть данные, что окруженная группировка прорвала фронт 27-й армии и уходит к своим, и спросил: „Что вы знаете по обстановке на фронте у соседа?“ По интонации его голоса, резкости, с которой он разговаривал, я понял, что Верховный Главнокомандующий встревожен, и, как видно, причина этого — чей-то не совсем точный доклад.
Я доложил:
— Не беспокойтесь, товарищ Сталин. Окруженный противник не уйдет. Наш фронт принял меры. Для обеспечения стыка с 1-м Украинским фронтом и для того чтобы загнать противника обратно в котел, мною в район образовавшегося прорыва врага были выдвинуты войска 5-й гвардейской танковой армии и 5-й кавалерийский корпус. Задачу они выполняют успешно.
Сталин спросил:
— Это вы сделали по своей инициативе? Ведь это за разграничительной
— Да, по своей, товарищ Сталин.
Сталин сказал:
— Это очень хорошо. Мы посоветуемся в Ставке, и я вам позвоню.
Через несколько минут Сталин перезвонил и предложил Коневу возглавить уничтожение окруженной группировки, взяв под свою команду 27-ю армию 1-го Украинского фронта. Иван Степанович стал отказываться от этой высокой чести, не из скромности, а из вполне прагматических соображений. 27-я армия находилась по одну сторону котла, а войска 2-го Украинского фронта — по другую. Снабжать ее можно было только через 1-й Украинский фронт, да и управлять было удобнее из штаба Ватутина. Кроме того, как справедливо отмечал Конев в мемуарах, «передача армии мне не увеличивала ее силы». Вряд ли он стремился взять на себя дополнительную ответственность за самый опасный участок внутреннего фронта окружения, помочь которому мог лишь с большим трудом. К тому же Иван Степанович цитирует грозную телеграмму Сталина Жукову, помеченную 12 февраля: «Прорыв корсуньской группировки из района Стеблев в направлении Шендеровка произошел потому, что: слабая по своему составу 27-я армия не была своевременно усилена; не было принято решительных мер к выполнению моих указаний об уничтожении, в первую очередь, Стеблевского выступа противника, откуда, вероятнее всего, можно было ожидать попыток его прорыва… Сил и средств на левом крыле 1-го Украинского фронта и на правом крыле 2-го Украинского фронта достаточно, чтобы ликвидировать прорыв противника и уничтожить корсуньскую его группировку…».
Думаю, Конев действительно не напрашивался на командование всеми войсками внутреннего фронта окружения и интриги против Ватутина не вел. Просто Сталин был зол на Ватутина, допустившего прорыв на участке 27-й армии, и на Жукова, вовремя не догадавшегося усилить эту армию резервами. Поэтому по воле Верховного вся слава досталась Коневу, а близкий к Жукову Ватутин остался в тени. Конев пишет, что Георгий Константинович сразу после завершения Корсунь-Шевченковского сражения прислал ему маршальские погоны: «Это было и внимание, и поздравление, и бесценный подарок». Если бы Жуков узнал от Сталина, что Конев фактически «подсиживал» Ватутина, то никогда бы не оказал Ивану Степановичу такой знак внимания. Вероятно, компрометирующую Конева версию Жуков придумал уже после октября 57-го.
На самом деле, большинство окруженных под Корсунь-Шевченковским прорвались. И виноваты в этом были и Конев, и Ватутин, и Жуков. Один не удержал внутренний фронт окружения, другой — внешний, а третий не сумел наладить координацию войск двух фронтов и вовремя обеспечить подход резервов к угрожаемому участку. Но поскольку советская пропаганда уже успела раструбить на весь мир о новом Сталинграде на Днепре, никак нельзя было признать, что противник вырвался из «котла». Пришлось зачислить всех избежавших плена в разряд убитых, а общие безвозвратные потери корсуньской группировки первоначально объявили в 63 тысячи человек, а после войны увеличили до 73 тысяч. В действительности же потери — германских сухопутных сил убитыми и пропавшими без вести в феврале 44-го на всех фронтах составили только около 61 тысячи человек.
29 февраля 1944 года Ватутин был смертельно ранен в перестрелке с отрядом Украинской Повстанческой Армии. Сталин поручил Жукову временно принять командование 1-м Украинским фронтом. В этом качестве маршал руководил в марте Проскуровско-Черновицкой операцией. Войскам 1-го Украинского фронта удалось окружить 23 дивизии 1-й германской танковой армии в районе города Каменец-Подольский. Однако на этот раз Манштейну удалось переиграть Жукова. Георгий Константинович честно признал это в мемуарах: «Наши войска, действовавшие на внутреннем фронте, подошли к решительной схватке в крайне ослабленном состоянии, не имели необходимого количества артиллерии и боеприпасов, которые отстали от войск из-за полного бездорожья. 3-я гвардейская танковая армия… понесла большие потери и была выведена по указанию Верховного в резерв на пополнение. 4-я танковая армия к исходу марта находилась в районе Каменец-Подольска также в значительно ослабленном состоянии.
Все это вместе взятое не обеспечивало энергичных действий войск по расчленению и уничтожению окруженной группы противника. Сейчас, анализируя всю эту операцию, считаю, что 1-ю танковую армию следовало бы повернуть из района Чертков-Толстое на восток для удара по окруженной группировке. Но мы имели тогда основательные данные, полученные из различных источников, о решении окруженного противника прорываться на юг через Днестр в районе Залещиков. Такое решение казалось вполне возможным и логичным. В этом случае противник, переправившись через Днестр, мог запять южный берег реки и организовать там оборону… Мы считали, что в этих условиях необходимо было охватить противника 1-й танковой армией глубже, перебросив ее главные силы через Днестр, и захватить район Залещики-Черновицы-Коломыя… Но когда немецкому командованию группы армий «Юг» стало известно о перехвате советскими войсками путей отхода в южном направлении, оно приказало окруженным войскам пробиваться не на юг, а на запад через Бучач и Подгайцы.