Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи
Шрифт:
Мария Николаевна тоже помогла своему любимому сделать правильный, с ее точки зрения, выбор в пользу карьеры, по собственной инициативе покинув Георгия Константиновича. Если, разумеется, соответствует истине рассказ Маргариты Жуковой о том, будто отец признавался матери, что случай с ней — единственный, когда его оставила любимая женщина. Может быть, здесь мы имеем еще одну красивую легенду?
В том, что две первые жены Жукова по-разному повели себя в критической ситуации, свою роль мог сыграть и их возраст. Александра Диевна была на целых четыре года моложе Георгия Константиновича, а Мария Николаевна — всего на год. Вероятно, Волохова была женщиной более умудренной и рассудительной, не хотела ломать жизнь любимому человеку, раз уж создалась такая безысходная ситуация. И, наверное, она все-таки сильно любила
Нельзя, однако, представлять дело так, будто Александру Диевну Жуков совсем не любил и жить с ней согласился только под угрозой исключения из партии, как следует из рассказа Маргариты Георгиевны. Да и к дочери Эре он с самого начала испытывая самые теплые чувства и не хотел с ней расставаться. Вот что, например, писал Георгий Константинович Александре Диевне 21мая 1929 года, когда родившейся 16 декабря 1929 года Эре было всего полгода, а Маргарита еще не родилась: «Ты пишешь, что я больше пишу и справляюсь о доченьке! А разве тебе этого мало? Кроме того, как ты можешь себя отделить от доченьки… Целуй доченьку». Замечу, что из этого письма можно понять: жена была недовольна, что в одном из предыдущих посланий муж больше интересовался не ее проблемами, а здоровьем дочки. А ведь это было еще до того, как скандал с двоеженством стало обсуждать партбюро и после которого любви Жукова к Александре Диевне наверняка поубавилось. Нет, чувствуется, что и до рождения дочери у Волоховой Георгий Константинович особо сильного чувства к Зуйковой не испытывал и больше беспокоился о новорожденной Эре, чем о ее матери.
Скандал постепенно сошел на нет, обстановка разрядилась, и Георгий Константинович продолжил свое восхождение по ступенькам военной иерархии. В конце 1929 года его направили в Москву на курсы по усовершенствованию высшего начальствующего состава (КУВНАС). Занятия проходили в здании Наркомата обороны на улице Фрунзе (ныне Знаменка). Здесь Жуков в течение трех месяцев слушал лекции по тактике и оперативному искусству. Уже весной 1930 года он вернулся в 7-ю Самарскую дивизию, где с января был новый комдив — Рокоссовский, хорошо знакомый по Ленинградской кавшколе. В мае Жукова назначили командиром 2-й кавбригады все той же 7-й дивизии. В состав бригады вошли 39-й и 40-й полки.
8 ноября 1930 года Рокоссовский представил аттестацию на Жукова: «Сильной воли. Решительный. Обладает богатой инициативой и умело применяет ее на деле. Дисциплинирован. Требователен и в своих требованиях настойчив. По характеру немного суховат и недостаточно чуток. Обладает значительной долей упрямства. Болезненно самолюбив. В военном отношении подготовлен хорошо. Имеет большой практический командный опыт. Военное дело любит и постоянно совершенствуется. Заметно наличие способностей к дальнейшему росту. Авторитетен. В течение летнего периода умелым руководством боевой подготовкой бригады добился крупных достижений в области строевого и тактически-стрелкового дела, а также роста бригады в целом в тактическом и строевом отношении. Мобилизационной работой интересуется и ее знает. Уделял должное внимание вопросам сбережения оружия и конского состава, добившись положительных результатов. В политическом отношении подготовлен хорошо. Занимаемой должности вполне соответствует. Может быть использован с пользой для дела по должности помкомдива или командира мехсоединения при условии пропуска через соответствующие курсы. На штабную и преподавательскую работу назначен быть не может — органически ее ненавидит».
С данной аттестацией Жуков познакомился только в годы Великой Отечественной войны, когда уже был заместителем Верховного Главнокомандующего. В конце октября или начале ноября 1942 года под Сталинградом главный маршал авиации Александр Евгеньевич Голованов случайно стал свидетелем беседы Жукова и Рокоссовского по поводу этого документа и изложил ее содержание в своих мемуарах: «Из дружеской беседы Жукова и Рокоссовского я узнал, что они, оказывается, старые товарищи и сослуживцы. В свое время, когда Рокоссовский командовал кавалерийской дивизией, Жуков был там одним из командиров полков.
— Я тебе дал тогда хорошую и правдивую аттестацию и смысл ее могу повторить и сейчас, — сказал Рокоссовский. — В ней говорилось, что ты волевой, решительный и энергичный командир полка (возможно, здесь Константин Константинович говорил не о той аттестации, что я только что процитировал, а о предшествовавшей, когда командир полка Жуков выдвигался на должность командира бригады. — B.C.). Достижения поставленной цели добиваешься, преодолевая любые препятствия. У тебя высокая требовательность к подчиненным, подчас она переходит границы, но требовательность к себе также высока. Этой аттестацией ты представлялся на повышение по службе.
— А я к тебе претензий не имею, — ответил Жуков». И в «Воспоминаниях и размышлениях» Георгий Константинович, говоря о своем командовании кавполком, отмечал:
«Меня чаще всего упрекали в жесткой требовательности, которую я считал непременным качеством командира-большевика. Оглядываясь назад, думаю, что иногда я действительно был излишне требователен и не всегда сдержан и терпим к проступкам своих подчиненных. Меня выводила из равновесия та или иная недобросовестность в работе, в поведении военнослужащего. Некоторые этого не понимали, а я, в свою очередь, видимо, недостаточно был снисходителен к человеческим слабостям. Конечно, сейчас эти ошибки стали виднее, жизненный опыт многому учит. Однако и теперь считаю, что никому не дано права наслаждаться жизнью за счет труда другого. А это особенно важно осознать людям военным, которым придется на полях сражений, не щадя своей жизни, первыми защищать Родину».
Даже на склоне лет, дважды познав унижение опалы, маршал отнюдь не считал собственную «жестокую требовательность» к людям большим грехом. Наоборот, полагал, что это — вещь в военной службе необходимая. Ну, а насчет столь же высокой требовательности к себе любимому… Те требования, которые Жуков предъявлял к подчиненным, он сам соблюдал далеко не всегда. Об этом тот же Рокоссовский писал, вспоминая их совместную поездку к командующему Сталинградским фронтом генералу В.Н. Гордову в сентябре 1942 года: «Гордов явно нервничал, распекая по телефону всех абонентов, вплоть до командующих армиями, причем в непростительно грубой форме. Не случайно командный состав фронта, о чем мне впоследствии довелось слышать, окрестил его управление „матерным“. Присутствовавший при этом Жуков не вытерпел и стал внушать Гордову, что „криком и бранью тут не поможешь; нужно умнее организовать бой, а не топтаться на месте“. Услышав его поучение, я не смог сдержать улыбки. Мне невольно вспомнились случаи из битвы под Москвой, когда тот же Жуков, будучи командующим Западным фронтом, распекал нас, командующих армиями, не мягче, чем Гордов.
Возвращаясь на КП, Жуков спросил меня, чему это я улыбался. Не воспоминаниям ли подмосковной битвы? Получив утвердительный ответ, заявил, что это ведь было под Москвой, а, кроме того, он в то время являлся «всего-навсего» командующим фронтом».
Георгий Константинович был искренне убежден, что ему самому не зазорно делать то, что другим, рангом и, как считал Жуков, способностями ниже его, возбраняется. И «матерный стиль» руководства широко применял еще в бытность командиром полка и бригады. Болезненное самолюбие не позволяло будущему маршалу признать собственную неправоту даже в очевидных случаях. «Полководец с грозным именем Георгий» свято верил, что он имеет право делать все, что считает идущим во благо армии и Родины, даже унижать, а в военное время — и расстреливать солдат и офицеров. За другими же он такого права не признавал. Неудивительно, что число врагов у Жукова росло по мере его восхождения к вершинам карьеры.
В феврале 1931 года наш герой стал помощником инспектора кавалерии РККА С.М. Буденного. В своих мемуарах Семен Михайлович особо подчеркнул, что сам просил назначить Жукова на эту должность. Георгий Константинович уверяет в мемуарах, что не слишком стремился в Москву: «Я очень привык к своей дивизии и считал себя непременным членом дружной семьи самарцев… Однажды вечером мне позвонил Константин Константинович Рокоссовский и сказал, что из Москвы получен приказ о моем назначении на новую должность.