Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи
Шрифт:
Эта директива поступила к командующему Юго-Западным фронтом около 24 часов. Как я и ожидал, она вызвала резкое возражение начштаба фронта М.А. Пуркаева, который считал, что у фронта нет сил и средств для проведения ее в жизнь… Я предложил М.П. Кирпоносу немедленно дать предварительный приказ о сосредоточении механизированных корпусов для нанесения контрудара по главной группировке армий «Юг», прорвавшейся в районе Сокаля».
Георгий Константинович утверждает, что Сталин приказал ему отправиться на Юго-Западный фронт около часа дня 22 июня. Жуков должен был сначала захватить в Киеве Хрущева, назначенного членом Военного совета фронта, а потом вместе с ним отправиться в Тарнополь. В Киеве Хрущев сказал Жукову, что «дальше лететь опасно. Немецкие летчики гоняются за транспортными самолетами. Надо ехать на машинах». Так что в Тарнополь пришлось добираться на автомобилях. Но тут получается явная хронологическая неувязка. Жуков сам признает, что прибыл в Киев в здание ЦК компартии Украины к Никите Сергеевичу только «к исходу дня». Напомню, что это был самый длинный день в году, 22 июня, когда и в 9 часов вечера еще светло. До Тарнополя на автомобилях в
Думаю, Жуков в очередной раз захотел выглядеть лучше, чем это было на самом деле. Он придумал, что о разработке директивы № 3 узнал лишь из разговора с Ватутиным, что высказал свои сомнения в ее целесообразности и согласился поставить свою подпись только тогда, когда услышал, что вопрос уже решен Сталиным. Хотя, согласимся, начальник Генштаба, покорно заявляющий: «Если Сталин требует под директивой мою подпись — ставьте», выглядит весьма сомнительно и с моральной точки зрения, и с точки зрения элементарного здравого смысла. Не проще ли тогда передать Иосифу Виссарионовичу факсимиле своей подписи, чтобы он штамповал ее по собственному усмотрению?
Дело наверняка обстояло иначе. Уже днем 22 июня, перед отлетом Жукова в Киев, вопрос о проведении контрударов был уже в принципе решен, хотя директиву и не успели подготовить. Георгий Константинович летел к Кирпоносу, чтобы руководить осуществлением контрудара на главном, юго-западном направлении. Вероятно, в случае успеха и выхода советских войск на оперативный простор он должен был сам возглавить либо Юго-Западный фронт, либо созданное вскоре Юго-Западное стратегическое направление, координирующее действия Юго-Западного и Южного фронтов.
Получается, что Жуков не только не возражал против проведения контрударов, но и был одним из их инициаторов. А ведь к моменту его отлета в Киев уже поступили сведения о больших потерях авиации пограничных округов, что ставило под сомнение ее способность завоевать господство в воздухе над полем боя. Да и не было устойчивой связи с командующими большинства фронтов и армий. При объективной оценке, уже одни эти обстоятельства делали успех будущих контрударов крайне маловероятным и заставляли отказаться от их проведения. А тут еще не было никаких сведений, где именно и какими силами немцы наносят главный удар. В такой обстановке немедленное начало контрнаступления могло только усугубить положение Красной Армии. Ведь вместо того, чтобы прикрыть наиболее угрожаемое западное направление, где действовала самая мощная группа армий «Центр», основные силы Красной Армии, согласно довоенному плану, бросались в наступление в юго-западном направлении. Тем самым задерживалась столь необходимая переброска войск на помощь Западному фронту, чье положение становилось еще более тяжелым.
Единственно правильным решением, которое следовало оформить если не директивой № 2, то уж директивой № 3, было следующее. Немедленное начало отхода под прикрытием сильных арьегардов на линию Днепра навстречу армиям второго стратегического эшелона. Туда же надо было эвакуировать все, что возможно, из сосредоточенных в западных округах военных запасов. Тогда Красная Армия не понесла бы таких громадных потерь в людях, технике и снаряжении в первые недели войны; быть может, немцы не взяли бы Киев, и продвижение неприятеля удалось бы окончательно остановить где-нибудь у Смоленска, а не на ближних подступах к Москве. Но Сталин, Тимошенко и Жуков хотели наступать, а не обороняться. Наверное, они полагали, что в ходе быстрого наступления у немцев, как и у Красной Армии, разладилось управление, танки оторвались от пехоты, а тылы не поспевали со снабжением передовых частей. Это, надеялись советские военачальники, компенсирует недостаточную готовность механизированных корпусов приграничных округов к нанесению контрударов. Но у вермахта и с взаимодействием родов войск, и со снабжением все было в порядке. Контрудары советских войск только увеличили постигшую их катастрофу.
Контрнаступление Юго-Западного фронта началось 23 июня при значительном перевесе советской стороны в людях и, особенно, в танках. Всех танков в войсках фронта насчитывалось 4201. Одних новейших Т-34 и KB было 761, что превышало общее число танков в группе армий «Юг» — 750. Против 31 дивизии группы армий «Юг» Юго-Западный фронт мог выставить 58 дивизий. Но господство люфтваффе в воздухе не позволило наступающим достичь сколько-нибудь существенных успехов. Сказался и низкий уровень подготовки советских танкистов. Командир входившего в состав Юго-Западного фронта 8-го механизированного корпуса генерал-лейтенант Д.И. Рябышев впоследствии так описал судьбу своего корпуса в этих первых боях: «В период… с 22 по 26 июня корпус, совершая напряженные „сверхфорсированные“ марши без соблюдения элементарных уставных требований обслуживания материальной части и отдыха личного состава, был подведен к полю боя, имея до 500 км пробега боевой материальной части. В результате этого количественный состав боевых машин был выведен из строя по техническим причинам на 40-50 процентов (это усугублялось тем, что к началу войны старая боевая матчасть израсходовала запас моторесурсов
Начать контрудар 23 июня, как того требовала Ставка Главного Командования, не удалось. Только 24-го некоторые из механизированных и стрелковых корпусов Юго-Западного фронта пошли в наступление. Однако им удалось лишь замедлить продвижение немцев. Разгромить же неприятельские группировки, вводимые в бой по частям, советские войска не смогли. Тут сказалось и то обстоятельство, что Жуков и Кирпонос неправильно определили направление главного удара противника. Так, 24 июня в 17 часов командующий 5-й армией генерал М.И. Потапов доложил Жукову, что против его армии на фронте Влодава-Устилуг действует до 5 пехотных дивизий, 2 тысячи танков и около 2 тысяч мотоциклистов, вооруженных автоматами. На фронте же от Устилуга до Сокаля он насчитывал всего 1 танковую дивизию противника. Командарм полагал, что главный удар неприятель наносит от Владимира-Волынского на Луцк, а вспомогательный — от Бреста на Ковель с целью окружения 5-й армии. Жуков согласился с подобной оценкой обстановки и основные усилия танковых соединений фронта направил в район Владимир-Волынский-Луцк, тогда как в действительности группа армий «Юг» наносила главный удар в стык 5-й армии Потапова и 6-й армии И.Н. Музыченко, южнее Луцка в направлении Сокаль-Дубно. Другое направление советского контрудара, от Львова на Раву-Русскую, наоборот, оказывалось южнее главной немецкой группировки и тоже било мимо цели. Только на участке 5-й армии советская разведка ухитрилась насчитать немецких танков втрое больше, чем их было во всей группе «Юг». Также и распределение немецких танков по направлениям было определено неверно. В действительности, более мощная танковая группировка была сосредоточена к югу, а не к северу от Устилуга. В результате первые удары советских танков пришлись почти по пустому месту и не оправдывали тех больших потерь, что понесли механизированные корпуса.
По воспоминаниям Баграмяна видно, что в те дни фактически командовал фронтом не Кирпонос, а Жуков. Во всяком случае, его слово было решающим: «Георгий Константинович… одобрил принятое командованием фронта решение и предложил, не теряя времени, отдать приказ о подготовке контрудара… Выслушав доклад командарма Музыченко… Жуков особо подчеркнул, насколько важно, чтобы 4-й мехкорпус (генерала А.А. Власова. — Б, С.) как можно быстрее был переброшен на правый фланг армии… Из разговора я понял, что Жуков считает действия командования фронтом недостаточно энергичными и целеустремленными. По его словам, много внимания уделяется решению второстепенных задач и слишком медленно идет сосредоточение корпусов. А нужно определить главную опасность и против нее сосредоточить основные усилия. Такой главной задачей являются танковые и моторизованные группировки противника, глубоко вклинившиеся в глубь нашей обороны… Жуков считал ошибкой, что Кирпонос позволил командующему 6-й армией оттянуть 4-й механизированный корпус с правого фланга армии, где враг наносит главный удар, на левый фланг и ввести его в бой на этом второстепенном направлении… Начальник Генштаба потребовал от Потапова загнуть правый фланг армии на брест-литовском направлении, чтобы прочно закрыть подступы к Ковелю. На самом деле эта угроза оказалась мнимой… Узнав, что Кирпонос намеревается подходящие из Глубины 36-й и 37-й стрелковые корпуса расположить в обороне на рубеже Дубно-Кременец-Новый Почаюв-Годогурцы, Жуков решительно воспротивился такому использованию войск второго эшелона фронта: „Коль наносить удар, то всеми, силами!“
Из этих цитат видно, что советы и рекомендации Жукова штабы армий и фронта могли воспринимать только как приказы. Он вмешивался в дела не только фронтового, но и армейского командования, указывая Потапову и Музыченко, как именно они должны перемещать свои войска. Сам Жуков операцию непосредственно не разрабатывал, зато вносил значительные коррективы в ее осуществление. Кирпонос оказался несвободен в своих действиях, а это только ухудшало дело. Ведь Жуков столь же ошибочно, как и штаб фронта, оценивал расположение и состав основных группировок противника и своими ошибками только усугублял ошибки фронтового и армейского руководства.
Георгий Константинович так оценил итоги контрударов на юго-западном направлении: «…В результате именно этих действий наших войск на Украине был сорван в самом начале вражеский план стремительного прорыва к Киеву. Противник понес тяжелые потери и убедился в стойкости советских воинов, готовых драться до последней капли крови». Маршал, тем не менее, ушел от ответа на вопрос, не был бы тот же результат достигнут с меньшими потерями в случае, если бы войска Юго-Западного фронта придерживались оборонительного образа действий. Хотя контрудары на других фронтах Георгий Константинович оценивает достаточно критически, признавая вину и Генштаба, и Главного Командования: «Ставя задачу на контрнаступление, Ставка Главного Командования не знала реальной обстановки, сложившейся к исходу 22 июня. Не знало действительного положения дел и командование фронтов. В своем решении Главное Командование исходило не из анализа реальной обстановки и обоснованных расчетов, а из интуиции и стремления к активности без учета возможностей войск, чего ни в коем случае нельзя делать в ответственные моменты вооруженной борьбы. В сложившейся обстановке к исходу 22 июня единственно правильным могли быть только контрудары мехкорпусов против клиньев бронетанковых группировок противника. Предпринятые контрудары, за исключением Юго-Западного фронта, в большинстве своем были организованы крайне плохо, без надлежащего взаимодействия, а потому и не достигли цели».