Нэко
Шрифт:
— Я не могла ничего вам сообщить. И раньше прийти тоже не могла. Простите.
— Но почему? — Мама дрожащими руками взяла кружку и отпила глоток.
Это было хорошо: пара капель успокоительного помогут ей спокойнее принять новости, которые я собираюсь сообщись, а немного «Фой Имплицитам», «Слепой веры», — не относиться к ним слишком критически.
Глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, и спрятав под себя невидимый, но почему-то замеченный Исходником хвост, я начала рассказывать. Причудливое сплетение правды и лжи текло не так гладко, как хотелось бы, но шероховатости скрывались воздействием зелий.
Мне
— Па, я обещала. Разве не ты учил меня, что обещания — это нечто, к исполнению сугубо обязательное?
— Научил на свою голову, — он хмурился, но я видела, что отец мною гордится. Обещание для него было достойной причиной. Мужчины вообще чаще всего лучше подготовлены к тому, что однажды дитя придется отпустить в вольный полет.
Переубедить маму оказалось гораздо сложнее. Я понимала ее волнение, нежелание отпускать единственную дочь в неизвестность, но потакать ему не могла. Итогом спора с ней стала красная капелька моей крови, заключенная в прозрачный кристалл.
— Смотри, пока со мной все хорошо, она будет сохранять цвет. Если же случится беда, то кровь потемнеет или вовсе почернеет.
— Но если это произойдет, мы будем знать, что все плохо, и не сможем ничего изменить. Это слишком жестоко, Катюша.
— Ой, мам, вероятность того, что она сменит цвет, почти равна нулю, — сказала я чистую правду. И тут же уравновесила ее абсолютной ложью: — Я в том мире в полной безопасности.
Как бы то ни было, победа в этом споре осталась за мной. А вот сказочных свойств у оставленного родителям «артефакта» не было ни на грош. По сути, я добавила к крови коагулянт, чтобы она быстро и красиво свернулась, а затем заключила в особый консервирующий состав, который сохранит содержимое на ближайшие лет триста без особых изменений.
Спать этой ночью никто не лег. Мама дотошно расспрашивала меня о новой жизни, а я рассказывала ей о Мин-Йаршерисе так, будто не было ничего другого. Восторженно описывала корабли, мощенные забавной мозаикой улочки, магические фонари, толстых пушистых котов… Немного рассказала о Тиэне, естественно, не упоминая ни о подоплеке наших отношений, ни о существующем в том мире рабстве. Я описывала тамошнее звездное небо с двумя лунами и тут же переходила к своей работе в академии. Пришлось приврать, что там у меня отличная зарплата. Это немного упростило разговор о деньгах, но совсем чуть-чуть: мама упорно не хотела соглашаться брать мое золото или полученную за него земную валюту. Но в итоге мне при папиной молчаливой поддержке удалось ее убедить.
Утром мы сходили в полицию, чтобы родители забрали заявление о моей пропаже. Для ускорения и облегчения этого процесса пришлось использовать еще немного «Слепой веры». Правда, господину офицеру, который не пил зелье, а вдыхал его испарения, это обеспечило неслабую головную боль, зато мы разделались с проблемой за каких-то сорок минут. Еще был поход в вуз и обеспечение легенды моего отсутствия в городе на ближайшие полгода. Это оказалось
Самое сложное, но все же необходимое я оставила напоследок. Мои чувства к Максу изменились. В этом Фрейя была права, я его больше не любила. Но и уйти, не попрощавшись, не хотела и не имела права. И теперь, попрощавшись с родителями и пообещав им сделать все возможное, чтобы время от времени возвращаться на Землю, я ехала в городскую больницу, сдерживая внутреннюю дрожь и пытаясь выстроить хотя бы примерный монолог. Наверх меня не пустили, пришлось воспользоваться успевшим стать непривычным сотовым. И вот тут все заготовленные сценарии пошли прахом, потому что поприветствовал Макс меня следующим образом:
— Катюнь, ну ты даешь! Могла бы и пораньше прийти проведать. Я, конечно, понимаю, не каждый день выпадает шанс съездить на Байкал, но…
— Ась? — не слишком оригинально и уж вовсе неумно удивилась я, но потом нашла в себе силы спросить более связно: — Погоди, тебе сказали, что я на Байкал уехала? Кто?!
— Так Мака же… А ты что, не ездила? А почему телефон был недоступен?
Я нервно хихикнула. Да уж, ехала успокаивать убитого горем возлюбленного, а он, оказывается, вовсе не огорчен, а даже слегка на меня сердит. Интересно, с чего это у Лены-Маки такая забота о моем парне? Ну, уже не моем, но ей-то откуда это знать? Почувствовав, как в глубине души начала просыпаться собственница, я мысленно ее придушила и пожала плечами:
— Ну, будем считать так. Я вообще для другого приехала. Давай в уголок куда-нибудь уйдем, угу?
Рассказывать ему правду или даже полуправду я уже не собиралась. Просто сказала, что надолго уезжаю за границу, и предложила расстаться. Принял он новость слишком легко, чтобы мое самолюбие осталось неповрежденным. И хотя я успокаивала себя, что все дело в «сньur guйries», выпитом Максом вместе с предложенным соком, разум алхимика безжалостно утверждал, что так быстро зелье не подействовало бы. Похоже, он тоже был не слишком привязан ко мне.
Больше в этот день я домой возвращаться не собиралась. Прощание с прошлым и так затянулось, а убеждение, что долгие проводы приводят только к ненужным слезам, жило в глубине моей души давно. Вещи, которые я сочла нелишними в новой жизни, лежали в рюкзаке, Ксюхе я позвонила, придумав какую-то не слишком правдоподобную байку о недельном отсутствии и рассказав, что вот-вот уезжаю из города и страны.
Ворону я тоже позвонила, чтобы узнать новости о продаже «золотого запаса» и рассказать о согласии родителей принять деньги. В целом больше у меня дел в этом мире не осталось, поэтому я позволила себе на пару часов раньше срока войти в портал. Правда, привел он меня не в лабораторию, где я рассчитывала оказаться, а к странному колодцу Хаоса.