Некрасова Л. День рождения
Шрифт:
— А ну-ка, скажи, кто это? — испытующе строго спросил он.
Ну, конечно же, это был Ленин! Он был здесь в черной каракулевой шапке, чуть-чуть прищурившийся, Ленин, с высоким лбом и доброй улыбкой.
Мака улыбнулась, взяв портрет в руку.
— Я его сразу бы узнала, и в другой шапке даже. А там он был в этой самой. И улыбался так же.
— Значит, вправду видала? — изумленно вскричал бородатый солдат. — Вот молодец!
— В этой самой шапке, говоришь?
— А что он сказал?
— А когда видала? — засыпали Маку вопросами. Она еле успевала отвечать.
— Ишь
— Дай-ка, спрячу портретик! — строго сказал солдатик в фуражке без козырька. Портрет уже разглядывали другие солдаты. — Полгода на сердце проносил. Не захватайте, глядите-ка! Давайте сюда!
И он снова аккуратно сложил вырезанный откуда-то портрет Ленина.
— Домой приеду — подклею, на стену повешу, рамку сам сделаю. Ух, руки по работе горят! — И он крепко потер одну ладошку о другую.
— А ты, девочка, — ласково сказал он Маке, — а ты, девочка, гляди, не забудь, какой он есть! Знаешь, какой это человек, понимать надо!
Он поднял голову, прикрыл глаза на минуточку, и все солдаты задумались.
— А дитенок-то спит у тебя, не плачет, — удивился бородатый солдат.
— Это Тамара, — объяснила Мака и откинула краешек одеяла.
Тамара действительно крепко спала, опустив мохнатые ресницы на розовые щеки.
— Ух, ты! — изумился солдат. — А я думал, дитенок. — И тут солдаты стали вспоминать, у кого какие детишки в деревне. Перед Макой склонились утомленные лица, солдаты улыбались, и глаза у них были добрые и печальные.
Сколько времени прошло? Никто не знал. Но только вдруг опять вагон дернуло, качнуло и потихонечку заскрипели колеса. Мака вскочила.
— А где же мама? — и она кинулась к двери.
Вот она, мама! Вот она, мама! Она шла потихоньку навстречу медленно двигающемуся поезду… Они приближались друг к другу: вагон, в котором ехала Мака, и мама, с опустившимися, усталыми руками. Мама смотрела на поезд и не узнавала его.
Открытые двери поравнялись с мамой.
— Мама! — крикнула Мака.
У мамы странно сверкнули глаза, она что-то крикнула, остановилась, а вагон уже тихонько прокатился мимо, вздрагивая и стуча. Одно мгновенье» мама постояла, как будто не верила своим ушам и глазам, а в это время поезд уже пошел чуть быстрее, и мама уже была далеко от Маки.
— Мама! — крикнула Мака. Она стояла, вытянув руки, у самой двери. А мама бежала за вагоном, спотыкаясь, увязая в песке. Прижав руки к груди, бежала мама, открыв рот, и что-то кричала. Но что — не было слышно.
И вдруг, легонько оттолкнув Маку в глубь вагона, из двери на бегущую землю спрыгнул бородатый солдат. Большими шагами он кинулся к маме и схватил ее на руки.
Уже из других вагонов выглядывали солдаты, из других вагонов протянулись руки. Но солдат догнал свой вагон, передал маму товарищам и вскарабкался сам. Поезд шел уже быстро.
Мама, тяжело дыша, посмотрела на столпившихся около них солдат.
— Я не получила разрешения, — сказала мама и покачала головой.
— Разрешение? — спросил солдатик в фуражке без козырька. — Какое еще там разрешение? С нами доедете до самого Крыма. А разрешение… Мы вам даем разрешение.
Часть вторая
Глава XV. В чудесном краю
Мчался поезд, и дым, как огромный султан, мчался над ним. Паровоз вертел острыми локтями, заворачивая по изогнутым рельсам. Горбились за окном желтые холмы, и Мака слышала, как колеса приговаривают:
Вскоре, вскоре, вскоре, вскоре Мы уже увидим море… Вскоре, вскоре…А когда паровоз пыхтел, взбираясь на спину холма, колеса торопили его:
Торопись, торопись, Если слаб — не берись…Мака выглядывала из двери, и едкий дым путешествия ударял ей в лицо, и острые угольки кололи щеки…
Неожиданно холмы оборвались. Огромное и яркое растянулось море, и не видно было, где оно кончается и где начинается небо. Как будто бы кто-то выплеснул сюда множество голубой краски. Сверкающая вода шевелилась около берега, как живая. Желтый берег выгнулся круглой дугой. Поезд бежал около самой воды, и маленькие волны от радости шлепали прохладными ладошками по песку и по камешкам.
Вдали, на горе, как белые кубики, были разбросаны дома. К ним спешил поезд.
Громыхая, шипя и пуская пар, поезд вкатился под большую темную крышу вокзала и замер.
На мгновение стало необычайно тихо, а потом в открытые двери ворвался разноцветный шум голосов, звонкий смех, быстрая южная речь, стук, скрип… Затаив дыхание, осторожно Мака вступила на дедушкину землю.
Круглые камешки зашептались под ее ногой, теплый морской ветер дунул ей в лицо, а солнце засмеялось на самой верхушке неба, прогревая Маку насквозь и приветствуя ее.
Дорога в горы, дорога в ту деревню, где жил дедушка, начиналась у самого вокзала. Посыпанная толстым слоем белой пыли, она пробегала между ослепительными домами города, между двумя рядами серебристых тополей. Она огибала высокую гору. Круглые кусты, как стада темных барашков, приютились в зеленых лощинах.
Линейку, на которой ехали мама и Мака, везли две лошади. Они бежали, отвернувшись друг от друга, помахивая хвостами. На сбруе у них красовались голубые камешки и серебряные пряжки. Белозубый человек в темной барашковой шапке покрикивал на них и вертел тонким кнутом. Это был необыкновенный, как и все кругом, человек. Лицо у него было совсем коричневое. В барашковой шапке ему не было жарко, хотя пекло солнце. И звали его необыкновенно. Звали его Зейдулла. Но мама разговаривала с ним так, как будто она всегда была с ним знакома или как будто она очень часто встречала таких удивительных людей.