Некроманты (сборник)
Шрифт:
Сперва обалдели, а потом дружно кинулись на нас, толпясь, пихаясь и мешая друг другу.
Здесь отец Никодим, конечно, сказал бы – молиться надо было. Ну, а я знал, что заклинания, коль они есть – та же молитва, только от знания, попущенного Господом.
Первому, самому шустрому бесёнку, я с размаху налепил на лоб карточку с глифом Награйи, додревней демоницы, чья воля правит легионами духов.
– Прочь! – Порось взвизгнул, метнулся в сторону, словно ошпаренный. Мохнатая шкура слезала с него
Второй бес вцепился зубами в Алин подол, тоже получил глифом по сопатке и мигом ретировался.
Дорога перед нами открылась, и мы ринулись вниз по склону, туда, к ручью, что разделял, как нетрудно было догадаться, два мира.
Ага, нетрудно – я додумался далеко не сразу.
Здесь была моя дорожка. Нам достаточно перемахнуть через воду, чтобы уже никакие «охотники» и прочая нечисть никогда бы уже не смогли до нас дотянуться.
Три последних знака, три последних глифа. Символ перехода, символ возвращения. Я срисовывал их особенно тщательно.
…Ноги подкосились у меня первого. Потом – у Сашки. Аля закричала, у неё брызнули слёзы – однако ещё попыталась волочь и меня, и братца.
Меня словно продрало ледяным гребнем. Как, почему, отчего?
Аля застонала и повалилась сама.
Мёртвым не перейти границы. Провести их через неё может лишь настоящий некромант, как утверждалось в книге. Но для этого некромант сам не мог быть мёртвым, ведь верно?
Но… если я не могу перейти границу… значит, Аля права, и я на самом деле… мёртв?!
Да нет, глупости, не может быть, конечно же, не может!
Бесы визжали и верещали, они уже выскочили на гребень оврага. Сейчас покатятся вниз – вставай, Артемий!
Я не мёртвый. Не мёртвый. Не мёртвый. Я не умирал, со мной ничего не случилось. Это просто дурнота и слабость, ничего больше, я встану и пойду, встану и пойду…
«Встанешь и пойдёшь, лежебока! – прадедушка Иван Пахомович гаркнул мне прямо в ухо. – Тоже мне, ты к нашей кумпании не присуседивайся! Встань и иди, слышишь?!»
Я слышал. И притом очень даже хорошо.
У меня ещё оставались глифы, их я вчера нарисовал с избытком. Надо только встать, только перетащить Алю и Сашку через ручей, и всё.
«И всё!» – подтвердил прадед.
Самый шустрый из бесенят оказался совсем-совсем рядом. Руки меня не слушались, глиф вывалился из пальцев – но вдруг, точно под ветром, листок с алой руной мотнулся туда-сюда, угодив мохнатому поросю прямо на пятак.
Бесёнок взвыл дурным голосом, метнулся туда-сюда; а мне каким-то чудом удалось подняться.
На гребне уже во весь рост выпрямился серый Охотник.
– Вам не уйти.
Он не грозил, не торжествовал, просто говорил.
– Фиг… тебе! – заорал я в ответ наше школьное.
Сашку удалось поднять на ноги, Аля повисла у меня на шее, обвив её руками, – я даже не успел смутиться, потому что надо было прыгать через ручей. И я прыгнул.
За спиной раздался жуткий вой, словно тысяча тысяч глоток разорвало одномоментно. Разложенные мною листки с письменами вспыхнули, языки огня пробили зелень, разгоняя, пожирая натёкший, насочившийся серый сумрак. Огонь словно подхватил нас, на внезапно развернувшихся крыльях перенося через роковой поток.
В лицо ударил ветер, в ноздри – запах воды, леса, травы. Защебетали птицы, прогудели стрекозиные крылья, мелькнули пёстрые бабочки.
Мы втроём лежали на влажной земле, подле ручейка в овраге. Сквозь кроны пробивалось солнце, и никаких «охотников» не было и в помине.
Аля приподнялась, ощупывая себя. На лице у неё… Нет, я не смогу описать. Сашка просто разревелся.
– Тёма… мы… живы? – Моя кузина судорожно прижала к себе куклу Машу.
– Ж-живы… – просипел я. Наверное, даже Эркюль Пуаро не нашёл бы сейчас иных слов.
– М-мы… увидим… маму? – запинаясь, проговорил Сашка.
– Конечно, – я встал, подал Але руку.
– Спасибо, милый кузен, – чопорно ответила она, но тотчас расхохоталась. А потом снова бросилась мне на шею. И даже Сашка заухмылялся сквозь слёзы, наверное, припоминая какую-нибудь подходящую дразнилку.
– Так бежим же, бежим скорее! – Аля отпустила меня, тотчас схватила вновь, потянула по тропе вверх.
Мы побежали. Я, наверное, не бежал так, даже спасаясь от Охотника.
– Мама! Мамочка! – завопил Сашка, не утерпев.
Мы с разгону вылетели на край оврага, на чистое место – и замерли, как вкопанные.
Дома не было. Ни дома, ни забора, ни сараев, ни даже калитки. Вернее, только она-то и оставалась. Заросшая малинником и крапивой, утонувшая в зелени; а вокруг неё – повалившийся и давным-давно сгнивший забор.
Там же, где стоял дом – почти скрытые поднявшимися молодыми деревцами и кустарником, виднелись изглоданные давним пожаром, обугленные венцы, которые никто не взялся ни перестраивать, ни хотя бы разобрать.
Дома не было. Всё, что я видел, было ненастоящим. Отчего-то я сейчас понимал это совершенно чётко.
– М-мама? – беспомощно прошептал Сашка.
Аля просто села на землю, уткнувшись в колени.
– Это был пожар, – глухо сказала она, едва сдерживая слёзы. – Теперь я помню… Очень хорошо помню…
«Нет, не может того быть. Не может!» – хотелось мне закричать.
Я сделал шаг к развалинам – из-за них вдруг показался человек в строгом тёмном костюме и при галстуке. У меня глаза полезли на лоб.