Нелюбимый мной, нелюбящий меня
Шрифт:
— Почему они пошли на это? Рискнули своим положением, судьбой общины…, - я задумалась и не сразу сообразила, что случайно задала этот вопрос вслух. Поэтому удивилась, когда Йолла ответила.
— Эта семья — шаманы, не открывшие дар из-за отсутствия книг. Они преуспели в создании вещей, блокирующих магию, потому что не могли использовать свою. И ими двигала ненависть. Ненависть — худшее проклятие небес. Сравнимо только неразделенное Чувство. Ненависть разрушает души, жизни, судьбы. Нельзя пускать ее в свои сердца, она уничтожит все. Именно на ней
— О каком проклятии речь? — насторожился Герион.
Ведара ответила не сразу, а когда заговорила, в ее голосе мне послышалась жалость.
— Вы мне, боюсь, не поверите. Решите, что я нарочно рассказываю истории, чтобы получить назад клинок.
— Мы знаем, что ведары не врут, — глухо откликнулся Илдирим. — Прошу, говори.
— Кинжал, Золотой Зуб, сделан из клыка дракона. Кинжал сводит с ума, заставляет жаждать власти, могущества. А ваш отец и без него с легкостью и без зазрения совести жертвовал судьбами своих близких… Зуб быстро истощит его и в скором времени убьет.
Принцесса говорила совершенно спокойно, бесстрастно. И от этого ужас неотвратимости пробирал до костей.
— Как ему помочь? — этот вопрос задали одновременно три голоса. Мы с братьями переглянулись. Остро почувствовала, что даже теперь, после подлостей и предательства, мы остались семьей. Странное смешение чувств. Я не могла больше доверять братьям, но все равно любила их. Я не могла больше называть лорда Адинана дядей даже в мыслях, но и назвать ненавистью то чувство, что к нему испытывала, не могла. Да, он манипулировал мной, распоряжался как вещью… Но несмотря на это, судьба лорда Адинана, когда-то родного эльфа, не была мне безразлична.
— Он должен отдать Золотой Зуб мне или Беро, — Йолла как бы ненароком положила свою руку на мою и ободряюще сжала. — Потому что мы умеем противостоять искушению.
— Добровольная передача обязательна? — уточнил Герион.
— Нет, — качнула головой Йолла.
— Это хорошо, — Илдирим горько усмехнулся. — С кинжалом он добровольно не расстанется.
— Знаю, — тихо сказала принцесса.
Мы надолго замолчали, думая каждый о своем. Йолла встала, сказала, что идет спать. Мы все понимали, что ведара просто хотела дать нам возможность поговорить наедине. И за это я была ей благодарна, у меня еще были вопросы, которые я не хотела обсуждать при ней.
— Вы не знаете, как мама? — я очень старалась, чтобы голос звучал ровно. Но не получилось.
Кузены обменялись короткими взглядами, и Илдирим ответил:
— У нее все хорошо. Она не знала о наших планах… Просила передать тебе, если вдруг встретимся, что очень скучает и расстроена тем, что ты ей не пишешь.
— Что? — я от удивления онемела, только и могла смотреть на брата распахнутыми глазами. Он пробормотал:
— Ты писала. Вижу, что писала… А твой муж…
Но Герион перебил его, выпалив:
— Это тоже ложь! Никто не мешал переписке! Думаю, отец просто перехватывал письма, — брат презрительно скривился. — Не удивлюсь, если ее писем ты тоже не получала.
Я отрицательно покачала головой, говорить мешал комок в горле, подступившие к глазам слезы. Закусила губу, изо всех сил стараясь не расплакаться. Подлость в каждом его действии, низость, отравляющая жизни. Мамину, братьев, мою… Против воли вспомнила фальшивые письма. Эти подделки стали последней каплей в чашу моего терпения. За что он меня так ненавидит? За что?… Я не выдержала и, спрятав лицо в ладонях, дала волю слезам.
Герион сел рядом со мной, обнял за плечи, просто молча прижал к себе. Я вцепилась в брата, как в единственное утешение, и плакала у него на груди, а он гладил меня по голове и едва заметно покачивался взад-вперед, словно убаюкивал.
Вскоре мне удалось взять себя в руки, я успокоилась и выпустила Гериона.
— Простите, не стоило плакать, — теперь мне было неловко, я корила себя за то, что показывала свою слабость. Но в той ситуации, со всеми новыми знаниями не всегда получалось сохранять видимость спокойствия.
— Не извиняйся, — глухо ответил Илдирим. — У самого на душе… Впору выть в голос…
Герион, стиснув зубы, невидящим взглядом смотрел в огонь. Повисло похоронное молчание.
— Что вы теперь будете делать? — я сомневалась, что братья захотят вернуться к лорду Адинану, но, с другой стороны, куда им было податься? Для Мунира они беглые преступники, союзники-гоблины выдадут их Владыке, к людям братья не поедут, а орки их не трогают только пока кузены вместе с отцом.
— Не знаю, — вздохнул Илдирим. — Так далеко мы не думали. Нам важно было хоть как-то начать исправлять сделанное. Освободить тебя, ведару… О том, что делать потом, не задумывались, если честно, — он пожал плечами и невесело усмехнулся. В этом весь Илдирим. Просчитывать последствия он никогда не умел. Не то, что лорд Адинан, продумывавший все до вздоха, до жеста.
— Наверное, вернемся обратно в пещеры, — сказал Герион. — Конечно, скандала нам не избежать, но думаю, отец перенесет основное наказание на потом. Сейчас ему не до того… Мирэль, я боюсь, скоро будет война.
Я глянула на серьезного, задумчивого Илдирима. Судя по всему, он тоже так думал. Не стычки, не нападение, не налет… Брат сказал 'война'. Я вдруг поняла, что он прав. В сердце поселились тревога и страх.
— Почему вы так уверены, что будет война?
Герион нахмурился, глянул на меня исподлобья.
— В последние месяцы, почти год, очень многое происходило. Отец… не сидел без дела. Мы знаем немногое, только видим результаты. Орки давно устраивают набеги на людское королевство, изредка на наше, частенько нападают на гоблинские земли.
— Это не новости, к этому все привыкли. Но ты почему-то думаешь, что в этот раз все будет серьезней…
Он закусил губу, сложил руки на груди. Сердился… Ужасно, что я так хорошо знала жесты и мимику кузенов, но никогда не догадывалась о многих вещах, например, о любви Илдирима.