Нелюдь
Шрифт:
— Тебя и встречаем, — повторил Геннадий со значением в голосе и добавил угрожающе: — Уже встретили, как видишь.
Кругом нас сновали люди, все громко разговаривали. Шум аэровокзала скрадывал наш разговор от окружающих. Да и вообще — кому мы нужны? Три дядьки стоят и беседуют…
— Что это значит? — спросил Лева, и я уловил явственные истерические нотки в его голосе.
Он повернулся ко мне и задал мне этот вопрос.
— Значит так, — произнес Геннадий спокойно, уверенным голосом. — Сейчас ты пойдешь с нами, и мы сядем
Я к тому моменту уже перестал улыбаться, и Лева, взглянув в мои глаза, вероятно понял, что с ним не шутят и что дело обернулось серьезно.
— Я позову милицию, — сказал он, не двигаясь с места и как бы окидывая зал в поисках постового.
— Позови, — ответил я. — Вот прямо сейчас и позови. Давай, начинай.
Ко мне внезапно пришло спокойствие. Я увидел перекошенное страхом лицо Левы и понял, что он боится гораздо больше, чем мы.
Что, в общем-то, и естественно. Все-таки он настоящий преступник, и как ни трудно это доказать, а все же возможно. И он не знал, кто мы такие. То, что мы учились с ним в институте много лет назад, ни о чем не говорит. Мало ли что стало с нами за эти годы?
Лева вообще стал иностранным гражданином, например… Почему бы и мне не стать кем-то? Следователем, например.
— Позови, позови милицию, — сказал позади Левы Геннадий. — Под расстрел захотел?
— За что? — простонал Лева, уже не оборачиваясь.
Геннадий мягко улыбнулся и ласково сказал Леве в самое ухо:
— Ты знаешь, за что.
Но Лева не хотел сдаваться. Ему было слишком страшно. Все случилось так странно и неожиданно…
— Я требую объяснить, — неуверенным голосом сказал он.
— Ах ты, блядь, — строго ответил Геннадий, меняя тон. — Ты еще требуешь чего-то! А ну иди в машину и не трепыхайся, а то хуже будет.
Наверное, с Левой уже давно так не разговаривали, он отвык… Медленно он двинулся вперед. Я шел слева от него, а Геннадий — справа. Для верности мы даже держали Леву под руки. Подавленный, трясущийся от страха и неуверенности, он шел с нами к машине.
Его беда заключалась в том, что он не был уверен, что мы — не сотрудники милиции или контрразведки. Но в том-то и проблема всякого преступника — он знает, что виновен и боится всего на свете. Есть, конечно, отчаянные… Но Лева имел воображение, фантазию и понимал, что «повороты» могут быть разные…
Вот он и шел за нами. И это еще раз убедительно свидетельствовало о том, что мы правы и он виновен. Если бы он был чист, и Хельга просто оклеветала его, отводя нас от истинного виновника, Лева вел бы себя иначе. Тридцать седьмой и сорок девятый годы давно миновали. Ни один нормальный человек никуда не пойдет, он станет возмущаться и звать милицию. А Лева пошел. Значит, боится, собака!
Мы сели в машину, причем Геннадий предложил мне сесть рядом с Левой на заднем сиденьи.
— Слушай, — сказал он, оборачиваясь к Леве. — Если ты в
Пистолет был заграничный и выглядел так, как настоящий. Конечно, если не приглядываться. Но у Левы не было ни возможности, ни желания рассматривать пистолет, из которого его угрожали застрелить. Он только кивнул и пробормотал:
— Я ничего не понимаю…
Лицо его было бледное, глаза моргали и губы тряслись. Так выглядит детсадовец, у которого отняли любимую игрушку… В каком-то смысле это и было так: мы ведь отнимали у Левы его прибыльный бизнес. Все было так хорошо — в далеком Питере резали людей, Лева возил и зарабатывал себе на достойную, старость. Себе, и своей семье… Как это было славно!
И тут вдруг появились мы с Геннадием, и Лева понимал, что мы просто так не отвяжемся.
— Не понимаешь? — засмеялся довольный Геннадий. — Все ты прекрасно понимаешь, гнида.
Он тронул с места, и мы помчались обратно в город. Только я не знал, куда мы направляемся, и оттого чувствовал себя не слишком хорошо.
— Вы что — работники милиции? — спросил вдруг Лева надтреснутым голосом.
Я промолчал.
— Я требую вызвать консула Германии, — проблеял Лева.
Геннадий, не оборачиваясь, захохотал:
— А Генерального секретаря ООН тебе не надо? — грубо сказал он.
В общем-то нам было на руку, чтобы Лева пока что думал, будто мы — сотрудники спецслужб. Пусть его сковывает генетический страх перед представителями государственной власти…
Мы ехали довольно долго, и все это время Лева молчал. Он сделал попытку, сказав про консула, но увидев, что это бессмысленно, решил не испытывать судьбу и покориться.
А Геннадий точно знал, куда мы едем. Он вел машину уверенно. Его волнение прошло, теперь все шло по намеченному им плану.
Мы подкатили к железным воротам на тихой безлюдной улице, и Геннадий два раза резко посигналил. Ворота были ярко-зеленые, глухие. За ними послышалась возня, грохот засова, и они распахнулись.
Мы въехали во двор — тесный, маленький, куда выходили зарешеченные окна. Мне вдруг показалось, что это тюрьма. Я именно так и представлял себе тюремные дворы.
Зачем Геннадий привез нас в тюрьму? Что это за тюрьма? Что вообще происходит? Наверное, в ту минуту я был испуган не меньше, чем Лева…
Через ветровое стекло со все еще работающими «дворниками» я видел охранника в пятнистой форме с автоматом и в бронежилете, который отворил нам ворота и теперь стоял, ожидая, пока мы вылезем из машины. Охранник был один, и форма на нем была не эмвэдэшная… На тюрьму уже не похоже.
— Выходим, — коротко приказал Геннадий.
Мы вышли из машины, Геннадий посмотрел на Леву и усмехнулся:
— Вот теперь ты уж точно никуда не денешься, — сказал он.
Потом подумал и добавил почти ласково: