Нелюдь
Шрифт:
На столе были закуски — шпроты в банке, салат из помидоров с луком, паштет из печени.
— Что ты будешь пить? — спросила Хельга, открывая дверцу холодильника. А поскольку я растерянно замолчал, она перечислила: — Коньяк, водка, виски, вино? — И при этом выжидательно посмотрела на меня.
— Я же за рулем, — ответил я. — Мне нельзя ничего пить, вечером много постов ГАИ…
Хельга оторвала взгляд от бутылок в холодильнике и сказала с усмешкой:
— А почему ты так рвешься уехать
Бывают такие вопросы, на которые так сразу и не ответишь. Особенно славятся такими вопросами красивые, уверенные в себе женщины. Европейские женщины, знающие себе цену. И цену другим, в том числе и мужчинам…
Насладившись моим безмолвием, Хельга вынула из холодильника коньяк и виски и, поставив их на стол, сказала:
— Ты же сам сказал, что вечером столько гаишников на улицах… Лучше уж подождать до утра. Так что ты будешь? Виски хорошие, я сама выбирала.
Продолжать этот диалог не имело смысла, я был к нему морально не готов. «А черт с ним, — подумал я. — В крайнем случае я просто оставлю машину здесь, у подъезда, а сам поеду на такси. А машину заберу потом».
Угонов я не боялся. Одним из моих пациентов был громила, который контролировал всех угонщиков Питера. Однажды, когда я быстренько вылечил его от какой-то гадости, он сказал, расплачиваясь:
— Если у тебя как-нибудь машину уведут, звони, доктор. Найдем, вернем и тому парню голову открутим.
— У меня сигнализация стоит, — сказал я тогда. — Японская, очень надежная.
Так и было написано в прилагаемой бумаге, когда я приобретал ту сигнализацию. Но человечек, застегивающий штаны, при моих словах о японской сигнализации так выразительно посмотрел на меня, что я заткнулся. Выражение лица у него было такое, что я понял — он сам централизованно закупал эту самую сигнализацию, чтобы продавать ее своим будущим жертвам…
Во всяком случае, он ухмыльнулся и добавил:
— В общем, если что — звоните…
Так что отчего бы было не оставить машину тут и не поехать на такси?
— А что налить тебе? — спросил я, разглядывая этикетки на бутылках. Коньяк был армянский, а виски — шотландское, настоящее, а не белорусский самогон, который чаще всего продается под маркой виски. Люди часто покупают такое виски в дорогих магазинах, несут домой и смакуют, представляя себя свободными жителями Шотландии. И не подозревают они, что пьют самогон из гнилой картошки с добавлением опасного для здоровья экстракта для ванн гомельского производства. Все вместе это называется «Привет от Лукашенко»…
У Хельги виски было настоящее. Именно на него она и указала мне, когда я поинтересовался, что ей налить.
— Просто так я люблю французское вино, — объяснила она. — Но за обедом, с закуской лучше всего виски.
Мы выпили
— Теперь расскажи, зачем ты хочешь работать в морге, — сказала Хельга после того, как мы закусили. — Что это тебя так привлекло в наших больничных трупах?
Она смотрела на меня в упор, не отрываясь, и я понял, что отвертеться от ответа мне не удастся. Нужно было срочно что-то придумать. Но мысли не шли в голову. Тогда я решил перейти в наступление.
«Какого черта она меня допрашивает? — решил я. — В конце концов, я не напрашивался ни на ее помощь, ни сюда, к ней в гости. Помочь мне с устройством она предложила сама и сюда сама затащила. Так что я должен врать и изворачиваться?».
— Знаешь что, — сказал я. — Сначала ответь-ка мне, можешь ты меня устроить туда на работу или нет? А потом я, может быть, расскажу тебе, зачем мне это надо. Идет?
— Нет, не идет, — ответила Хельга. — Налей нам с тобой еще по рюмке. У меня появился тост.
Она сказала это веселым голосом, я взглянул на нее и заметил, что первая порция виски уже успела оказать свое воздействие на нее. Хельга развеселилась, ее глаза заблестели, а щеки покрылись нежным румянцем.
Наверное, и я не остался прежним. Вероятно, и мой организм не остался равнодушным к крепкому шотландскому напитку. Недаром ведь говорят: «Не бывает некрасивых женщин. Бывает мало водки…» К тому же Хельга сама по себе была очень красива, а уж после того, как мы выпили, она приобрела божественную прелесть.
— Так вот — мой тост, — задумчиво сказала она после того, как я недрогнувшей рукой наполнил тяжелые хрустальные стопки. — Давай выпьем за то, что люди встречаются после долгой разлуки. Ты знаешь, — она посмотрела на меня затуманенным взором, — я часто тебя вспоминала после того, как мы расстались… Это было так обидно, что у нас с тобой тогда не сложилось.
Мы помолчали. Настроение было лирическим. Это, наверное, свойственно людям среднего возраста. Когда грустят о юности люди молодые — это смешно, потому что ненатурально. У них все равно еще многое, очень многое впереди, а прошлое еще не подернулось дымкой навеки ушедшего.
Когда грустят старики, это почти трагично, так как у них в прошлом вообще все — и хорошее и плохое, вся жизнь, а не только молодость. И совсем уж не на что надеяться, ибо впереди только одно…
А в среднем возрасте грустить о юности — самое милое и романтическое дело. Хельга вспомнила о днях нашего студенчества, и буквально слезы показались на наших глазах.
«Как молоды мы были, как искренно любили, как верили в себя…» Незатейливая советская песенка, сказано очень точно и хорошо.