Нелюдь
Шрифт:
— У папы была трудная жизнь, — сказал я, стараясь быть справедливым и посмотреть на Геннадия другими глазами. За последнее время мне действительно стали открываться в нем какие-то совсем другие, неожиданные черты.
На даче мы провели весь день, до самого вечера. Все цвело, лето было в самом разгаре.
На юге в это время трава уже желтая, высохшая на солнце, земля трескается и природа готовится к осени, к осеннему цветению и умиранию. А у нас июль и начало августа — самое буйство красок. Леса стоят зеленые, и все листья
Вдоль забора у нас — огромное количество малины. Мама давно не ездила на дачу, я привез ее сюда только неделю назад, так что кусты малины были почти не обобраны. Маме трудно одной собрать такое количество малины. Сколько раз я просил ее собирать и варить варенье, но из нее садовод еще хуже, чем из меня.
— Приезжай сам, Феликс, — говорит мама. — И лучше съешь ее всю сам, пока она свежая. А то я наварю варенья, да все и испорчу. Там ведь надо определенные пропорции класть с сахаром, да еще варить строго отмеченное время. Нет, я точно все испорчу.
А сама собрать и съесть столько малины она не может. Так что нас ожидали кусты, как будто склонившиеся под тяжестью созревших и перезревших ягод.
Раньше Юля собирала малину сама — пожалуй, это было единственное сельскохозяйственное занятие, которое ей нравилось. Теперь же она была лишена и этой возможности.
Все-таки мне удалось собрать почти корзинку, пока она сидела в кресле и беседовала с моей мамой.
— Вам, Юлечка, надо, наверное, научиться читать по книге для незрячих, — говорила моя мама осторожно. Ей почему-то казалось, что сказать слово «слепых» будет неделикатно. Удивительные все-таки это люди — старики.
— Я и раньше не особенно любила читать, — призналась ей Юля. — По нормальным-то книгам. А уж по этим — нет, не для меня эти развлечения.
Я собирал малину в кустах, а женщины сидели в креслах, и я мог слышать каждое сказанное ими слово. И странное дело — я впервые подумал о том, что между женщинами разговоры совсем не те, что между существами разных полов. Мама была старенькая, а Юля совсем молодая. И интересы у них разные, и вся жизнь. Да уж наконец можно сказать — одна была слепая, а другая — зрячая. Все их разделяло. Но тем не менее между ними вдруг установился какой-то странный и непонятный мне контакт. Раньше такого не было, хотя мама, конечно, была знакома с моей предполагаемой невестой.
Не то, чтобы она слишком уж одобряла этот брак, ведь Юля гораздо моложе меня и это настораживало мою маму. А потом ведь у женщин страшно развита интуиция, и мама шестым чувством подозревала о том, что не все так просто в той семье. Кажется даже, у нее были подозрения относительно того, что связывало меня с Юлиной матерью — Людмилой. Хотя понятно, что сам я об этом никогда не говорил.
Сейчас мама старалась занимать и развлекать Юлю, и как ни странно, у нее это получалось лучше, чем у меня. Во всяком случае, я слышал это по реакции самой Юли. Она смеялась, чего я не мог добиться. Она разговаривала более мягким и теплым голосом, в котором звучали нотки, не адресованные мне.
Может быть, я подсознательно ощущал свою вину перед Юлей. Хотя она и сама предложила мне завести себе другую женщину и, казалось, одобряет то, что я ее послушался, где-то в глубине души я ощущал себя предателем.
Когда же я узнал о том, что Юля почувствовала мою измену и через мои руки, через мой голос узнала о том, что в моей жизни появилась Хельга, это меня окончательно смутило.
Мы пошли с ней гулять по лесу. Посреди карельских сосен мы шли по лесной дорожке, и я держал Юлю под руку. Иногда она замедляла шаг и как будто прислушивалась.
— Здесь так много звуков, — сказала она наконец. — Когда я была зрячей, я и не подозревала о том, как наполнен звуками лес. Скрипят деревья, трутся друг о друга ветки, перелетают птицы… И все это не бесшумно, все имеет свои звуки…
Она потянула носом воздух и замерла:
— А сколько запахов, Феликс… Ты лишен способности обонять всю гамму ароматов. Для этого, наверное, нужно быть слепой. Вот видишь, я правильно сказала тебе, что Бог обязательно дает что-то взамен того, что Он у тебя отнимает.
Юля сделала шаг в сторону и, протянув руку, коснулась толстой сосны, стоявшей совсем рядом.
Ладонь Юли с тонкими, почти прозрачными от белизны и нежности пальцами, легла на кору дерева и погладила ее. Потом замерла и погладила вновь.
— По дереву текут соки, — сказала Юля. — Может быть, мне только кажется, но я ощущаю, как все внутри растения движется, как соки циркулируют вверх и вниз, как наполняются влагой корни… Как это странно. Надо будет попробовать потрогать растения у нас дома, когда я приеду домой. У нас есть несколько цветков в горшочках…
Потом, уже вечером, мы вернулись в город.
— Спасибо, Феликс, — сказала Юля. — Эта поездка была мне необходима. Мне обязательно нужно было пообщаться с природой для того, чтобы ощутить полноту жизни. Без этого я чувствовала себя совсем одинокой. А теперь я поняла, что у меня есть друзья — растения. Они ведь тоже ничего не видят.
— Но у тебя есть все мы, — ответил я, имея в виду себя и ее родителей. — И мы гораздо лучшие твои друзья, хотя мы и видим.
Юля улыбнулась печально и доверительно.
— Сомневаюсь, — сказала она. — Сильно сомневаюсь. У меня теперь гораздо больше общего с растениями. Мы ничего не видим и совершенно беспомощны…
— Зато мы — люди, способны мыслить и чувствовать, — сказал я. — А растения к этому не способны.
Юля хотела мне что-то возразить, но потом как бы осеклась и замолчала. При этом она вся напряглась, и я увидел, как ее пальцы скользят по ткани юбки.
— Разве это не так? — спросил я, кладя руку ей на плечо.