Немцы в городе

Оутерицкий Алексей

Я посмотрел на часы и чертыхнулся, обнаружив, что вылетела и вторая половинка стекла, но две стрелки, минутная и часовая, двигались исправно, а это было главным. До смены оставался почти час, и было непонятно, на кой черт мне понадобилось вскакивать в такую рань, если я настолько сильно не высыпаюсь, что временами испытываю помутнения в голове. И еще я не помнил, как только что ехал в трамвае и как почти дошел до фабрики. И уж совсем непонятно, почему сейчас иду от нее.

Я чертыхнулся еще разок, развернулся и двинул через проходную, пытаясь вспомнить, как прошла

вчерашняя смена и почему я не помню, что делал после работы. Наверное, пришел домой и сразу отрубился, иных вариантов на ум не приходило. А еще я вчера собирался на склад, посмотреть, как там что. Да, точно. Я вспомнил, что был на складской рампе, а вот что было дальше, отрезало напрочь. Да и черт с ним. Главное, что сегодня день зарплаты и я, возможно, получу хоть сколько-нибудь, и этого, будем надеяться, хватит на зельц.

Стоило подумать про зельц, как желудок судорожно запульсировал и я почувствовал, что могу сожрать слона. Нет, зарплату, кажется, выдают после работы, а я не был уверен, что смогу продержаться до обеда, на который, кстати, все равно тоже не было денег. Ну да ничего, попробую одолжить у кого-нибудь рубль на столовую, а там видно будет.

– Тезка!

Я обернулся и увидел стремительно нагоняющего меня мастера.

– Привет, Викентьич.

Мы пожали друг другу руки и неспешно двинулись к цеху.

– Чего в такую рань примчался? – спросил Викентьич.

Я пожал плечами.

– А ты?

– А вот спроси дурака, – с раздражением пробурчал Викентьич. Он выглядел как-то неуверенно, словно не решался что-то сказать.

– Чего? – спросил я.

– Ты это… не знаешь, мы с мужиками не собирались после работы… ну, это…

– Выпить? – помог я.

– Ну да. Может, слышал, как мы договаривались.

– Да нет вроде, – сказал я. – Хотя, может, я просто пропустил. Я же на склад уходил, посмотреть, что там чего.

– Ну и как там тебе, кстати?

– Да так, – сказал я.

Теперь, наверное, я выглядел неуверенно, как Викентьич минуту назад, потому что теперь он подбадривающее сказал:

– Чего.

– Слушай… ты бы не подкинул мне рубль на обед? Если кадровик договорился с бухгалтерией, мне сегодня хоть что-нибудь да выпишут. И я сразу тебе…

– Да нет проблем, – сказал Викентьич. – У меня рубль где-то железный… – Он стал шарить в карманах, бормоча: – В случае чего просто перехвачу у кого-нибудь, ты ведь пока мало кого знаешь… Ч-черт!

– Что такое?

– Рубль куда-то задевался, – озадаченно пробормотал Викентьич. Потом хлопнул меня по плечу и бодро сказал: – Да ты не боись, до обеда что-нибудь придумаем! Ладно, пошли.

– Пошли, – сказал я.

Потом запустил руки в карманы и внезапно нащупал в левом нечто круглое, железное. Мне не требовалось доставать находку, чтобы убедиться в очевидном – это был обычный юбилейный рубль. Да и неудобно получилось бы. Ведь я только что сказал Викентьичу, что у меня нет ни копейки. Еще подумает, что этот рубль я у него и умыкнул.

– Чего? – спросил, покосившись на меня, Викентьич.

– Да так, – сказал я…

– Твою мать! – зло сказал Викентьич, когда

мы дошли до цеха.

– Чего? – спросил я, чувствуя, что помимо зверского аппетита меня так же зверски клонит в сон и еще здорово хочется пить.

– Да вон! – Викентьич кивнул. – Опять нам ворота высадили!

Мы не стали заходить в цех, по улице дошли до углового зала и остановились, рассматривая зияющий проем.

– Ночью, наверное, – зевнув, сказал я. – Вон, смотри, стена наждачной тоже выдавлена.

– Да стена-то хрен с ней… – пробормотал Викентьич, присев на корточки и изучая развороченную кирпичную кладку под углом, снизу вверх. – Плексиглас, что ему будет… за десять минут на место поставим. А вот ворота… – Он с кряхтением поднялся, зачем-то потрогал стену рукой. – Ну да, похоже, ночная смена постаралась.

– А складские разве и в ночь работают? – спросил я.

Викентьич хмыкнул.

– А тебе что, не сказали? Вот видишь. Не все там так вкусно, на этом складе, как тебе кажется.

– Да я ничего, – пробормотал я. – Слушай, я попью схожу…

Я протопал прямо по покореженным, лежащим на полу воротам, добрался к аппарату с газировкой, нажал на кнопку, но вода пошла обычная, без газа. А на втором стакане аппарат и вообще выдал громкие клокочущие звуки и затих. Его корпус был пробит чем-то острым, продольным, наподобие широкого лезвия ножа.

– Не понял… – Подошедший со спины Викентьич вытащил провод из розетки, опять подключил, нажал кнопку, но аппарат отреагировал лишь тем же клокотанием. Потом с усилием приподнял стоящий в углу баллон. – Твою мать… – сказал он, с глухим увесистым звуком возвращая баллон на место. – Недавно же только его привез. Может, с протечкой попался, вот газ и улетучился?

– Может, – сказал я.

– И корпус еще кто-то покалечил…

– А это тоже твоя работа, газ менять?

– А ты думал! – с раздражением сказал Викентьич. – Тут все на мне… – И добавил вполголоса: – Та-а-ак… теперь еще не забыть позвонить, заказать газ. Словно не хватает мне всего остального… Ладно, пошли в раздевалку…

– Ни фига себе! – вырвалось у меня.

– Чего? – спросил Викентьич.

Я вытащил из шкафчика перепачканную в засохшей крови робу, вытянул ее на руках, показывая Викентьичу.

– Твою мать! – выругался он, открыв свой шкафчик. И показал мне свою робу.

– Тут грудь пробита, – сказал я, повертев куртку так и сяк. – Видишь, дыра. И спина тоже… Ну да, точно. Сквозная.

– Все пакостит кто-то, – проворчал Викентьич. – Ну конечно… ворота-то высадили, входи, кто хочет… Ладно, пошли каптерку, я вчера чистое получил.

Мы прошли к токарям.

– Викентьич, я сейчас, – сказал я, направляясь к сортиру. – На минутку кое-куда заскочу…

Струя была какой-то чрезмерно желтой, яркой, а еще в туалете пахло соляркой. Запах был острым, словно кто-то вылил в унитаз целую канистру. Возможно, так и было, потому что поверхность воды была затянута жирной масляной пленкой. Я дернул спусковую ручку, из высоко закрепленного бачка с шумом ударила вода, а когда она прошла, пленка восстановилась.