Немецкая идеология
Шрифт:
Мы видим, таким образом, какие священные мотивы руководят святым Максом при его переходе к эгоизму. Не блага мира сего, не сокровища, поедаемые молью и ржой, не капиталы его Со-Единственных, а сокровище небесное, капиталы божии, истина, свобода, человечество и т.д. – вот что не дает ему покоя.
Если бы к нему не приставали с требованием служить стольким хорошим вещам, он так никогда и не сделал бы открытия, что и у него есть свое «собственное» дело, не «положил бы», следовательно, в основу этого своего дела – «Ничто» (т.е. «Книгу»).
Если бы святой Макс присмотрелся немножко ближе к различным «вещам» и «собственникам» этих вещей, например к богу, человечеству, истине, он пришел бы к обратному выводу: он понял бы, что эгоизм, базирующийся на эгоистическом образе действия этих лиц, неизбежно является столь же воображаемым, как и сами эти лица.
Вместо этого наш святой решает вступить в конкуренцию с «богом» и «истиной» и опираться на Себя – «на Меня, на того самого Я, который совершенно так же, как бог, есть Ничто всего другого, Я, которое есть Мое Все, Я, чт'o значит – Единственный… Я – Ничто в смысле пустоты, нотворческое
Святой отец церкви мог бы выразить это последнее положение и так: Я – Все в пустоте бессмыслицы, « но» Я – ничтожный творец, Я – Все, из которого я сам, как творец, творю Ничто.
Какое из этих двух разночтений правильно, выяснится в дальнейшем. Таково предисловие.
Сама «Книга» делится, как и «блаженной памяти» библия, на Ветхий и Новый завет – именно, на единственную историю человека (Закон и Пророки) и на нечеловеческую историю Единственного (Евангелие царства божьего). Первая книга – это история в пределах логики, логос, скованный прошлым; вторая – логика в истории, освободившийся логос, который борется с современностью и победоносно ее преодолевает.
Ветхий завет: Человек
1. Книга бытия, т.е. Жизнь Человека
Святой Макс прикрывается ссылкой на то, что он пишет здесь биографиюсвоего смертельного врага, « Человека», а не « Единственного» или «действительного индивида». Это впутывает его в забавнейшие противоречия.
Как подобает всякой порядочной Книге бытия, «Жизнь Человека» начинается ab ovo [102] , с «ребенка». Ребенок, как нам разъясняется на стр.13, «с самого же начала живет в борьбе со всем миром, он сопротивляется всему, и все оказывает ему сопротивление». «Обе стороны остаются врагами», но сохраняют «взаимное уважение и почтительность» и «постоянно держатся настороже, подсматривая слабости друг у друга»; это разъясняется далее, на стр. 14, в том смысле, «что мы», будучи детьми, «пытаемся проникнуть в суть вещейили узнать, чт'o существует за вещами; потому-то» (значит, теперь уже не из вражды) «мы подсматриваему всех этих вещей их слабости». (Здесь виден перст Шелиги, торговца тайнами {103} .) Итак, дитясразу становится метафизиком, стремящимся проникнуть «в сутьвещей».
102
– буквально: с яйца, т.е. с самого начала. Ред.
Этот предающийся спекулятивным размышлениямребенок, сердцу которого «природа вещей» ближе, чем его игрушка, «с течением времени» уверенно справляется с «миром вещей», побеждает его и вступает затем в новую фазу, в юношеский возраст, где ему предстоит новая «тяжкая жизненная борьба», борьба против разума, ибо « духом называется» « первое самообретение» и: «Мы возвышаемся над миром, мы – дух» (стр. 15). Точка зрения юношиявляется «небесной»; ребенок лишь « заучивал», «он не задерживался на чисто логических или теологических вопросах», – подобно томукак и (ребенок) «Пилат» быстро проходит мимо вопроса: «что есть истина?» {104}(стр. 17). Юноша «стремится овладеть мыслями», он «понимает идеи, Дух» и «отыскивает идеи»; он «предается своим мыслям» (стр. 16), у него «абсолютные мысли, т.е. ничего кроме мыслей, логические мысли». Юноша, «ведущий себя» таким образом, вместо того чтобы увлекаться молодыми женщинами и прочими земными вещами, есть не кто иной, как молодой «Штирнер», берлинский юноша, изучающий науки, занимающийся логикой Гегеля и благоговейно взирающий на великого Михелета. Об этомюноше справедливо говорится на стр. 17: «извлекать на свет чистую мысль, отдаваться ей – в этом радость юности, и все светлые образы идеального мира – истина, свобода, человечество, Человек и т.д. – озаряют и вдохновляют юную душу».
Этот юноша «отбрасывает в сторону» затем также и «предмет» и «предается» исключительно «своим мыслям»; «все недуховное он объединяет под презрительным названием внешних вещейи если он все-таки привержен кое к чему из этих внешних вещей, например к студенческим молодечествам и т.д., то лишь тогда, когда он открываетв них дух, и потому, что он открываетв них дух, т.е. когда они являются для него символами». (Кто не « откроет» здесь «Шелигу»?) Благонравный берлинский юноша! Пивной устав корпорантов был для него только «символом», только в угоду «символу» он не раз после выпивки оказывался под столом, где он, вероятно, тоже хотел «открыть дух»! – Как благонравен этот милый юноша, которого мог бы взять за образец старый Эвальд, написавший два тома о «благонравном юноше» {105}, видно также из того, что именно о нем «сказано» (стр. 15): «Следует оставить отца и мать, считать разорванной всякую естественную власть». Для него, «для разумного, не существует семьи в качестве естественной власти, он отрекается от родителей, от братьев и сестер и т.д.», – но все они возрождаются «как духовная, разумнаявласть», благодаря чему благонравный юноша примиряет послушание и страх перед родителями со своей спекулятивной совестью, и все остается по-старому. И точно так же «сказано» (стр. 15): «Богу нужно повиноваться больше, чем людям» {106}. И, наконец, благонравный юноша достигает высшей вершины моральности на стр. 16, где «сказано»: «Своей совести нужно повиноваться больше, чем богу». Это возвышенное моральное чувство возносит его даже над «мстительными эвменидами» и даже над «гневом Посейдона», – он не боится больше ничего, кроме – «совести».
Открыв, что «дух есть существенное», он уже не боится более даже нижеследующих весьма рискованных выводов:
« Ноесли дух и познан как существенное, тоимеется все-такинечто, проводящее грань между бедным и богатым духом, и потому-то» (!) « людистремятся стать богатыми духом; Духхочет расширить свои пределы, основать свое царство, царство не от мира сего, – мира, только что преодоленного. – Таким путемон силится стать Всем во Всем» {107}( какимэто путем?), «т.е. хотяЯ – дух, но все-такиЯ – дух несовершенный и должен» (?) «еще только искать совершенный дух» (стр. 17).
« Тоимеется все-таки нечто, проводящее грань». – « Нечто» что сие значит? Что за «Нечто» проводит эту грань? Мы еще не раз встретим у нашего святого мужа сие таинственное «Нечто», причем выяснится, что это – единственный на точке зрения субстанции, начало «единственной» логики и как таковое – истинное тождество гегелевского «бытия» и «ничто». Что бы это «Нечто» ни предпринимало, ни говорило, ни делало, – за все это мы возлагаем, таким образом, ответственность на нашего святого, который относится к нему как творец. Сперва это «Нечто», как мы видели, проводит грань между бедным и богатым. А почему именно? Потому что «дух познан как существенное». Бедное «Нечто», которое без этого познания никогда не пришло бы к различию между бедным и богатым! – «И потому-то людистараются» и т.д. « Люди»! Здесь перед нами второе безличное лицо, которое наряду с только что рассмотренным «Нечто» находится в услужении у Штирнера и должно выполнять для него самую тяжелую, черную работу. Как оба они поддерживают друг друга, ясно видно на настоящем примере. Так как «Нечто» проводит грань между бедным духом и богатым, то «люди» (кому еще, кроме как верному рабу Штирнера [103] , могло бы прийти в голову нечто подобное), – « людистараются поэтомустать богатыми духом». «Нечто» подает знак и тотчас же «люди» подхватывают во всю глотку. Разделение труда проведено классически.
103
Иронический намек на Ф. Шелигу. См. с. 128. Ред.
Так как «люди стремятся стать богатыми духом», то« Духхочет расширить свои пределы, основать свое царство» и т.д. «Но если» здесь и имеется некая связь, «то все-таки не все равно», стремятся ли «люди стать богатыми духом» или же « Духхочет основать свое царство». « Дух» до сих пор еще ничегоне хотел, « Дух» еще не фигурировал в качестве лица, – речь шла только о духе «юноши», а не просто о « Духе», не о духе как субъекте. Но нашему святому писателю понадобился теперь совсем иного рода дух, чем дух юноши, чтобы противопоставить его этому последнему духу как чуждый, в конечном счете – как святой дух. Уловка№ 1.
«Таким путем дух силится стать Всем во Всем» – несколько темное изречение, которое разъясняется затем в следующих словах: «Хотя Я – дух, но все-таки я – дух несовершенный и должен еще только искать совершенный дух». Но если святой Макс – «несовершенный дух», «то все-таки не все равно», должен ли он свойдух « сделать совершенным» или же искать « совершенныйдух». Несколькими строками выше он вообще имел дело только с « бедным» и « богатым» духом – количественное, мирское различие, – а теперь вдруг появляются « несовершенный» и « совершенный» дух – различие качественное, мистическое. Стремление к усовершенствованию собственного духа может теперь превратиться в погоню «несовершенного духа» за «совершенным духом». Словно призрак, здесь бродит святой дух. Уловка№ 2.