Немецкая идеология
Шрифт:
Метод приложений может быть также перевернут – так, например, здесь, где «Святое», будучи уже порождено нами, не приобретает дальнейших приложений, а само превращается в приложение к новому определению; это – сочетание прогрессии с уравнением. Так, «оставшаяся» после некоторого диалектического процесса «мысль о чем-то Другом», чему «Я должен был служить больше, чем Себе» (per appos.), «чт'o должно было быть для Меня важнее всего» (per appos.), «словом – Нечто, в чем Мне следовало бы искать Мое истинное благо» (наконец per appos. происходит возвращение к первому ряду), становится «Святым» (стр. 48). У нас здесь две прогрессии, которые приравниваются друг к другу и могут дать таким образом материал для множества различных уравнений. Но об этом после. С помощью этого метода «Святое», которое мы знали до сих пор лишь как чисто теоретическую характеристику чисто теоретических отношений, приобрело также новый практический смысл как «нечто, в чем Мне следовало бы искать Мое истинное благо», чт'o дает возможность сделать Святое противоположностью эгоиста.
Здесь, дойдя до «эгоиста», мы перережем у Штирнера «струнку» – потому что, во-первых, мы должны представить его конструкцию во всей ее чистоте, без всяких вплетенных в нее интермеццо, а во-вторых, потому что эти Intermezzi (по аналогии с « desLazaroni», – Виганд, стр. 159, должно быть: Lazzarone, – Санчо сказал бы Intermezzi’s) все равно встретятся нам в других местах книги, ибо Штирнер, вопреки его собственному требованию, отнюдь не склонен «постоянно вбирать себя в себя», а, наоборот, все снова извергает себя самого из себя. Упомянем еще только, что на поставленный на стр. 45 вопрос: что такое то нечто, которое отлично от нашего «Я» и является духом? – ответ дан теперь в том смысле, что это есть Святое, т.е. Чуждое нашему «Я», и что все Чуждое нашему «Я» понимается впредь – в силу некоторых невысказанных приложений, приложений «в себе» – без дальнейших околичностей как дух. Дух, Святое, Чуждое суть тождественные представления, которым он объявляет войну, как это уже, почти слово в слово, было рассказано в самом начале, когда речь шла о юноше и муже. Мы, таким образом, не подвинулись еще ни на шаг дальше по сравнению со стр. 20.
а. Привидение
Святой Макс начинает теперь всерьез толковать о «духах», этих «детищах духа» (стр. 39), о всеобщей призрачности (стр. 47). По крайней мере, он так воображает. На самом же деле он только подсовывает новое название своему прежнему пониманию истории, согласно которому люди были с самого начала лишь представителями общих понятий. Эти общие понятия выступают здесь сперва в негроподобном состоянии, как объективные, имеющие для людей предметный характер, духи, и называются на этой ступени призраками или – привидениями. Главный призрак, это – конечно, сам «Человек», ибо, согласно предшествующему, люди существуют друг для друга лишь как представители Всеобщего, Сущности, Понятия, Священного, Чуждого, Духа, т.е. лишь как призрачные существа, как призраки; и еще потому, что – согласно «Феноменологии» Гегеля, стр. 255 и в других местах, – дух, поскольку он имеет для человека «форму вещности», предстоит как другой человек (см. ниже о «Человеке»).
Итак, здесь разверзаются небеса, и различные призраки проходят вереницей перед нами. Jacques le bonhomme забывает только, что он уже заставил пройти перед нами древнее и новое время как гигантские призраки и что по сравнению с этим все его невинные выдумки о боге и т.д. – сущая безделица.
Призрак № 1: высшее существо, бог (стр. 53). Как и следовало ожидать в соответствии с предшествующим, Jacques le bonhomme, сдвигающий своей верой все всемирно-исторические горы с их места, верит, что «люди в течение тысячелетий ставили себе задачу», «мучились над ужасной невозможностью, нескончаемой работой Данаид» – они хотели «доказать бытие бога». Об этой невероятной вере мы не станем больше понапрасну тратить слов.
Призрак № 2: Сущность. То, что наш добрый малый говорит о сущности, ограничивается – за вычетом того, чт'o списано им у Гегеля, – «пышными словами и жалкими мыслями» (стр. 53). Совершить «переход от» сущности «к» мировой сущности – «дело нетрудное», и эта мировая сущность есть, конечно,
Призрак № 3: суетность мира. Об этом ничего не скажешь, кроме того, что отсюда «легко» возникает
Призрак № 4: добрые и злые сущности. О них хотя и можно было бы кое-что сказать, но не говорится ничего – и тотчас же совершается переход к следующему
Призраку № 5, к сущности и ее царству. Что сущность появляется здесь у нашего добросовестного автора во второй раз, это нас нисколько не должно удивлять, так как он отлично сознает свою «беспомощность» (Виганд, стр. 166) и поэтому все повторяет по нескольку раз, чтобы не быть неверно понятым. Сущность сначала определяется здесь как обладательница «царства», а затем о ней говорится, что она есть «Сущность» (стр. 54), после чего она в мгновение ока превращается в
Призрак № 6: « сущности». Познавать и признавать их, и только их – это и есть религия. «Их (сущностей) царство есть – царство сущностей» (стр. 54). Тут внезапно появляется без всякого видимого повода
Призрак № 7, богочеловек, Христос. О нем Штирнер может сообщить, что он был « наделен телом». Если святой Макс не верит в Христа, то он верит, по крайней мере, в его «действительное тело». Христос принес в историю, согласно мнению Штирнера, огромные бедствия, и наш сентиментальный святой рассказывает со слезами на глазах, «как самые сильные люди христовы мучились над тем, чтобы постичь Христа». И более того: «еще не было призрака, который требовал бы большего душевного мученичества, и ни один шаман, доводящий себя до дикого
Призраку № 8, человеку. Тут нашего бравого писателя охватывает сплошной «ужас» – «он страшится самого себя», он видит в каждом человеке «страшное привидение», «ужасное привидение», в котором что-то «бродит» (стр. 55, 56). Ему в высшей степени не по себе. Раскол между явлением и сущностью не дает ему покоя. Он подобен Навалу, супругу Авигеи, о котором написано, что сущность его тоже была оторвана от его явления: «Был человек в Маоне, а сущность его в Кармиле» (Первая книга царств, 25, 2) [132] . Но в надлежащий момент, пока «душевно измученный» святой Макс еще не успел пустить себе с отчаяния пулю в лоб, он внезапно вспоминает о Древних, которые «не наблюдали ничего подобного в своих рабах». Это приводит его к
132
Игра слов: в немецком переводе библии слово «Wesen» («сущность») употребляется в старом значении – «имение». Ред.
Призраку № 9, народному духу(стр. 56), по поводу которого святой Макс, уже без всякого удержу, тоже предается «страшным» фантазиям, чтобы –
Призрак № 10 – превратить « Все» в привидение и, наконец, там, где прекращается уже всякий счет, свалить в одну кучу «святой дух», истину, право, закон, правое дело (о котором он все еще не может забыть) и полдюжины других совершенно чуждых друг другу вещей – свалить их в общий класс призраков.
Помимо этого во всей главе нет ничего примечательного, кроме того факта, что вера святого Макса сдвигает с места одну историческую гору. А именно, он полагает (стр. 56): «Всегда лишь во имя какого-нибудь высшего существа пользовался тот или другой человек поклонением, лишь в качестве призрака считался он освященной, т.е.» ( то есть!) «защищенной и признанной личностью». Если водворить эту гору, сдвинутую одной лишь верой, на ее настоящее место, то «это будет гласить так»: Только во имя таких личностей, которые являются защищенными, что значит: которые сами себя защищают, и привилегированными, что значит: которые сами для себя захватывают привилегии, – только во имя таких личностей пользовались поклонением высшие существа и освящались призраки. Святой Макс воображает, например, что в древности, когда каждый народ сплачивался воедино материальными отношениями и интересами, например враждой различных племен и т.д., когда из-за недостатка в производительных силах каждый должен был либо быть рабом, либо иметь рабов и т.д. и т.д., так что принадлежность к определенному народу была делом «самого естественного интереса» (Виганд, стр. 162), – что тогда понятие народа – или «народность» – впервые породило из себя эти интересы; он воображает также, что в новое время, когда свободная конкуренция и мировая торговля породили лицемерный, буржуазный космополитизм и понятие человека, – что тут, наоборот, позднейшая философская конструкция человека произвела названные отношения как свои «откровения» (стр. 51). Так же обстоит дело с религией, с царством сущностей, которое он считает единственным царством, но о сущности которого он ничего не знает, ибо иначе он должен был бы знать, что религия как таковаяне имеет ни сущности, ни царства. В религии люди превращают свой эмпирический мир в некую лишь мыслимую, представляемую сущность, противостоящую им как нечто чуждое. Объясняется же это опять-таки не посредством выведения из каких-нибудь других понятий, из «Самосознания» и тому подобной чепухи, а из всего существующего доныне способа производства и общения, который так же не зависит от чистого понятия, как изобретение сельфактора и использование железных дорог не зависят от гегелевской философии. Если он уж хочет говорить о «сущности» религии, т.е. о материальной основе этого чудовища [133] , то он должен искать ее не в «сущности Человека» и не в предикатах бога, а лишь в материальном мире, который любая ступень развития религии застает уже существующим (ср. выше «Фейербах» [134] ).
133
В оригинале игра слов: «Wesen» – «сущность», «Unwesen» – «чудовище». Ред.
134
См. с. 37 – 38. Ред.
Все «призраки», которые прошли здесь вереницей перед нами, были представлениями. Эти представления, – если отвлечься от их реальной основы (от которой Штирнер и без того отвлекается), – понятые как представления внутри сознания, как мысли в голове человека, перенесенные из своей предметности обратно в субъект, возведенные из субстанции в самосознание, суть причудаили навязчивая идея.
О происхождении истории призраков святого Макса смотри у Фейербаха в «Anekdota», II, стр. 66, где мы читаем {130}