Немецкая революция и сталинская бюрократия
Шрифт:
Но пролетариат идет к революционному самосознанию не по школьным ступенькам, а через классовую борьбу, которая не терпит перерывов. Для борьбы пролетариат нуждается в единстве своих рядов. Это одинаково верно и для частных экономических конфликтов, в стенах одного предприятия, и для таких «национальных» политических боев, как отражение фашизма. Тактика единого фронта не есть, следовательно, нечто случайное и искусственное, какой-либо хитрый маневр, – нет, она полностью и целиком вытекает из объективных условий развития пролетариата. Слова Манифеста коммунистической партии о том, что коммунисты не противостоят пролетариату, что у них нет других целей и задач, кроме задач пролетариата, выражают ту мысль, что борьба партии за большинство класса ни в каком случае не должна приходить в противоречие с потребностью рабочих в единстве
«Роте Фане» с полным основанием осуждает разговоры о том, что «классовые интересы выше интересов партии». На самом деле правильно понятые интересы класса и правильно формулированные задачи партии совпадают. Пока дело ограничивается этим историко-философским утверждением, позиция «Роте Фане» неуязвима. Но политические выводы, какие она отсюда делает, представляют уже прямое издевательство над марксизмом.
Принципиальное тождество интересов пролетариата и задач коммунистической партии не означает ни того, что пролетариат в целом уже сегодня сознает свои интересы, ни того, что партия при всяких условиях правильно формулирует их. Самая необходимость в партии вытекает ведь именно из того, что пролетариат не рождается с готовым пониманием своих исторических интересов. Задача партии состоит в том, чтоб на опыте боев научиться доказывать пролетариату свое право на руководство. Между тем, сталинская бюрократия считает, что можно просто-напросто требовать от пролетариата подчинения на основании партийного паспорта, скрепленного печатью Коминтерна.
Всякий единый фронт, который заранее не стоит под руководством коммунистической партии, – повторяет «Роте Фане», – направлен против интересов пролетариата. Кто не признает руководства компартии, является тем самым «контрреволюционером». Рабочий обязан поверить коммунистической организации авансом, на честное слово. Из принципиального тождества задач партии и класса чиновник выводит свое право командовать классом. Ту историческую задачу, которую компартия должна еще только разрешить: объединение под своим знаменем подавляющего большинства рабочих, – бюрократ превращает в ультиматум, в револьвер, приставленный к виску рабочего класса. Диалектическое мышление заменяется формалистическим, административным, бюрократическим.
Историческая задача, которую нужно разрешить, считается уже разрешенной. Доверие, которое нужно завоевать, признается уже завоеванным. Это, разумеется, проще всего. Но дело от этого мало подвигается вперед. Исходить в политике надо из того, что есть, а не из того, что желательно и что будет. Доведенная до конца позиция сталинской бюрократии есть, в сущности, отрицание партии. Ибо к чему сводится вся ее историческая работа, если пролетариат обязан заранее признать руководство Тельмана и Реммеле?
От рабочего, который хочет вступить в ряды коммунистов, партия имеет право потребовать: ты должен признать нашу программу, наш устав и руководство наших выборных учреждений. Но бессмысленно и преступно предъявлять то же самое априорное требование, или хотя бы часть его, рабочим массам или рабочим организациям, когда вопрос идет о совместных действиях во имя определенных боевых задач. Это значит подрывать самый фундамент партии, которая может выполнить свое назначение только при правильном взаимоотношении с классом. Вместо того, чтоб предъявлять односторонний ультиматум, раздражающий и оскорбляющий рабочих, надо предложить определенную программу совместных действий: это наиболее верный путь к тому, чтоб завоевать руководство на деле.
Ультиматизм есть попытка изнасиловать рабочий класс, когда не удается убедить его: если вы, рабочие, не признаете руководства Тельмана-Реммеле-Ноймана, то мы не позволим вам создать единый фронт. Злой враг не мог бы придумать более невыгодного положения, чем то, в какое ставят себя вожди компартии. Это верный путь к гибели.
Руководство германской компартии только ярче подчеркивает свой ультиматизм, когда казуистически оговаривается в своих воззваниях: «Мы не требуем от вас, чтоб вы заранее признали наши коммунистические воззрения». Это звучит, как извинение за политику, которой извинения быть не может. Когда партия заявляет, что она отказывается вступать в какие бы то ни было переговоры с другими организациями, но разрешает рабочим социал-демократам порвать со своей организацией и, не называя себя коммунистами, стать под руководство компартии, то это и есть чистейший ультиматизм. Оговорка насчет «коммунистических воззрений» совершенно смехотворна: рабочий, который готов уже сегодня порвать со своей партией, чтобы принять участие в борьбе под коммунистическим руководством, не остановится перед тем, чтобы назвать себя коммунистом. Дипломатические уловки, игра с ярлычками чужды рабочему. Он берет политику и организацию по существу. Он остается в социал-демократии до тех пор, пока не доверяет коммунистическому руководству. Можно сказать с уверенностью, что большинство социал-демократических рабочих не потому остается сегодня еще в своей партии, что доверяет реформистскому руководству, а только потому, что не доверяет коммунистическому. Но они хотят уже сегодня бороться против фашизма. Если им указать ближайший этап совместной борьбы, они потребуют, чтоб их организация стала на этот путь. Если организация будет упираться, они могут дойти до разрыва с ней.
Вместо того, чтоб помочь социал-демократическим рабочим на опыте найти свой путь, ЦК компартии помогает вождям социал-демократии против рабочих. Свое нежелание бороться, свой страх перед борьбой, свою неспособность к борьбе Вельсы и Гильфердинги с полным успехом прикрывают сейчас ссылкой на нежелание компартии участвовать в общей борьбе. Упрямый, тупой, бессмысленный отказ компартии от политики единого фронта стал в нынешних условиях важнейшим политическим ресурсом социал-демократии. Поэтому-то социал-демократия, со свойственным ей паразитизмом, и цепляется так за нашу критику ультиматистской политики Сталина-Тельмана.
Официальные руководители Коминтерна с глубокомысленным видом разглагольствуют сейчас о повышении теоретического уровня партии и об изучении «истории большевизма». На деле «уровень» все больше снижается, уроки большевизма забыты, искажены, растоптаны. Между тем в истории русской партии совсем не трудно найти предтечу нынешней политики немецкого ЦК: это покойный Богданов, создатель ультиматизма (или отзовизма). Еще в 1905 году он считал невозможным для большевиков участвовать в петербургском Совете, если Совет не признает предварительно социал-демократического руководства. Под влиянием Богданова петербургское бюро ЦК большевиков приняло в октябре 1905 г. постановление: предъявить петербургскому Совету требование о признании им руководства партии; в противном случае – выйти из состава Совета. Молодой адвокат Красиков, в те времена член ЦК большевиков, предъявил этот ультиматум на пленарном заседании Совета. Рабочие депутаты, в том числе и большевики, с удивлением переглянулись и – перешли к порядку дня. Ни один человек не вышел из Совета. Вскоре прибыл из-за границы Ленин и задал ультиматистам жестокую головомойку: нельзя, – учил он, – нельзя при помощи ультиматумов заставить массу перескакивать через необходимые фазисы ее собственного политического развития.
Богданов, однако, не отказался от своей методологии и создал впоследствии целую фракцию «ультиматистов» или «отзовистов»: последнее имя они получили потому, что склонны были отзывать большевиков из всех тех организаций, которые отказывались принимать предъявленный им сверху ультиматум: «признай заранее наше руководство». Свою политику ультиматисты пытались применять не только к Совету, но также и в области парламентаризма и к профессиональным союзам, ко всем вообще легальным и полулегальным организациям рабочего класса.
Борьба Ленина против ультиматизма была борьбой за правильное отношение между партией и классом. Ультиматисты в старой большевистской партии никогда не поднимались до сколько-нибудь значительной роли: иначе победа большевизма была бы невозможна. Внимательное и чуткое отношение к классу составляло силу большевизма. Борьбу против ультиматизма Ленин продолжал и тогда, когда стоял у власти, в частности и в особенности – по отношению к профессиональным союзам. «Да если бы мы сейчас в России, – писал он, – после 2 1/2 лет невиданных побед над буржуазией России и Антанты, поставили для профсоюзов условием вступления „признание диктатуры“, мы бы сделали глупость, испортили бы свое влияние на массы, помогли меньшевикам. Ибо вся задача коммунистов – уметь убедить отсталых, уметь работать среди них, а не отгораживаться от них выдуманными ребячески-„левыми“ лозунгами» («Детская болезнь „левизны“). Тем более это обязательно для коммунистических партий Запада, представляющих лишь меньшинство рабочего класса.