Немецкие гренадеры. Воспоминания генерала СС. 1939-1945
Шрифт:
В мгновение ока штаб уже мчался в направлении Дюрналя. Я вел группу по круто уходящему на подъем полю, чтобы добраться до Дюрналя через участок леса. Как раз перед прибытием в Дюрналь Хуберт Мейер попросил меня передать командование головным подразделением гауптштурмфюреру СС Хайнцельману. Я помахал Хайнцельману, ехавшему позади, и его машина нагнала нас, когда мы приблизились к первым домам в Дюрнале. Городок лежал в глубокой низине; слева от дороги была полутораметровая стена, вокруг которой дорога поворачивала на восток. Я, как всегда, стоял в машине и пытался заглянуть «за другую сторону холма». В результате я имел возможность видеть над выступающей стеной
Ситуация изменилась в мгновение ока. Атаковать танковую колонну парой «Фольксвагенов» – это вам не поездка на пикник. Мы уже не могли повернуть назад. Я смотрел на танк, медленно катившийся вперед. По своему личному опыту в подобных ситуациях я мог предположить, что танковый командир использует эту уникальную возможность, чтобы захватить штаб или уничтожить его огнем. Ничего не оставалось, как убраться с дороги, и как можно скорее!
Я перепрыгнул через ворота и проволочную ограду, отделявшую двор от сада. Но что за неприятный сюрприз! Я не мог скрыться за рядом домов; здания были встроены в уходящую вверх возвышенность и тоже обнесены высокой стеной. Если бы я попытался вскарабкаться на стену, то стал бы отличной мишенью для американцев.
Первое, что мне нужно было сделать, это найти укромное место. Курятник был единственным вариантом, и я пошел! Тело перенеслось через проволоку. Макс Борнхефт видел меня до того, как я исчез. Теперь мы оба были в ловушке. По крайней мере, курятник на какое то время скрыл из поля зрения противника. После наступления ночи мы надеялись пробраться к своим.
С дороги раздавались громкие крики – это население приветствовало американцев. Танки проехали мимо. Я услышал возбужденный разговор в ближайшем доме и имя Кельн. Я больше его уже не увидел. Оберштурмфюрер СС Кельн до сих пор значится в списках, как пропавший без вести.
К тому времени уже было 14.00, мелкий дождь моросил по крыше курятника. Я больше не мог этого вынести. Я должен был знать, что происходило на дороге. Я подполз на животе к проволочной ограде. Едва успев добраться до поворота за угол курятника, я пережил один из самых ужасных моментов за всю войну.
Несколько партизан подошли к забору и разговаривали с фермером. Вероятно, они хотели узнать, не видел ли он на ферме немецких солдат. Фермер отрицательно покачал кодовой. Стиснув зубы, я лежал всего в паре метров от партизан. Они знали об ограде и разглядывали холм. Станут ли эти минуты моими последними минутами на земле? Я крепко сжал свой пистолет; они не возьмут меня без борьбы. Ветвистый кустарник был моим укрытием.
Крики и выстрелы привлекли внимание парней к соседнему крестьянскому дому. Жизнь товарища оборвалась. Мы почувствовали какое-то облегчение. В конце концов, ферма была обыскана и, может быть, дождь отвадит любопытных. Минуты превратились в часы. Нам нравилась погода. Вдруг нас ошарашило. Куры собрались перед курятником и хотели в него войти. Но они не хотели делить с нами свою квартиру. Они хотели, чтобы мы ушли. Дело не могло кончиться добром, так что то, что случилось – случилось. Маленький старый фермер стоял у ограды, дивясь тому, что происходит. Потом он попытался загнать свою птицу в курятник. Однако эти живые твари противились. Они хотели единолично владеть своей «империей».
Фермеру стало любопытно, и он сунул голову в курятник. Ему не следовало этого делать, потому что не успел он и рта открыть, как оказался сидящим на старой
Мы решили освободить старика. Он обещал держать язык за зубами и не связываться с партизанами. Он быстро засеменил прочь. Конечно, мы не считали, что его слово что банковский вексель. Едва старик исчез, как мы перелезли через высокую стену и сразу же приземлились за пределами партизанского штаба.
Я не рассчитывал на такой неожиданный исход. Все могло кончиться гораздо хуже. Партизаны разместились в церковной котельной, и молодой парень стоял в дверях погреба, наслаждаясь своей первой американской сигаретой. Вооруженные до зубов партизаны поднимались по ступенькам лестницы. Мы прыгали, ползли и мчались через кладбище, как ласки. Старые могилы и надгробия скрывали нас, не давая обнаружить.
Мы достигли компостной кучи в углу кладбища. Поскольку в тот момент мне больше ничего не пришло в голову, я прикрыл Макса старыми венками и попросил его наблюдать за входом в церковь. Я хотел спрятаться за несколькими кустами.
Крик эхом пронесся по кладбищу; он возвестил нам, что мы оказались в очень опасной ситуации. Все еще поворачиваясь вокруг, я увидел в руках двух полицейских на ступеньках церкви карабины. Полицейские испугались, поскольку еще не видели Макса. Я молниеносно поднял свой пистолет и сделал вид, что собираюсь стрелять. Полицейские спрятались. Я должен был уходить! Я помчался к южному краю кладбища, и опять на меня смотрело дуло карабина. Его держал стоявший в проходе человек и убрал его, когда я помчался прямо на него, угрожая ему пистолетом. Мы были окружены. Старик фермер все-таки поднял всех на ноги. Я перемахнул через кладбищенскую ограду, приземлившись на деревенскую улицу, до которой было метра четыре. Макс, задыхаясь, следовал за мной.
Господи! Просто не верится, каким становишься прытким, если на кону твоя жизнь. Улица шла вверх на подъем. Мои легкие, казалось, готовы были разорваться. Пули свистели над нашей головой. Я услышал, как Макс вскрикнул. Я обернулся и пару раз выстрелил. Макс лежал на дороге. Его подстрелили. Мои выстрелы вынудили «храбрых бойцов за свободу» спрятаться. Я свернул на дорогу к выходу из деревни. Как раз вовремя я заметил еще двух партизан, которые там несли караул. Куда мне было идти? Я увидел маленькую дверь, припертую лишь большим камнем. Я спрятался за ней незамеченным.
Я сидел в углу хлева в полном изнеможении, подглядывая через дверные щели. Партизаны появились через несколько секунд. Они возбужденно бегали взад-вперед по дороге и обыскивали каждый куст. Мое исчезновение было для них необъяснимым, и они начали обвинять друг друга.
Один из партизан громким голосом потребовал, чтобы я вышел из своего укрытия и сдался. Он обещал передать меня американцам и уважать «международное право». Я не отвечал на его призыв.
Пистолет в моей руке, казалось, становился все тяжелее и тяжелее. Однажды мы поклялись, что никогда не сдадимся живыми. Суровые испытания в России заставили нас дать эту клятву. Время настало! Оставался один патрон в патроннике и последний в магазине. Следовало ли мне выполнить свою клятву? Имела ли она значение только на Восточном фронте? Не были ли нынешние обстоятельство совершенно иными? Шли минуты. Я снова посмотрел на свой пистолет.