Немецкие субмарины в бою. Воспоминания участников боевых действий. 1939-1945
Шрифт:
Германские тральщики уже несколько дней как прекратили расчистку акватории, и командиры готовились взрывать свои корабли.
— Не самые приятные перспективы, — ворчал командир, глядя на усеянную минами реку.
Но команда уже восстановила веру в себя и веру в него. Она сделала даже то, что, по мнению персонала доков, было невозможно. Лодка была на плаву, и не только на плаву, но и на первом отрезке пути домой.
В качестве предупредительной меры командир приказал разместить на верхней палубе резиновые лодки и накачать их. Он проследил, чтобы в них положили
— Отлично, ребята! — крикнул командир в люк. — Это только мины.
— Мне нравится это «только», вот радости-то! — откликнулся механик.
Но его спокойствие произвело впечатление на других и заставило их забыть об опасности.
— Механик командиру! Разрешите совершить пробное погружение для дифферентовки?
— Да, давайте, механик.
Командир осмотрел горизонт в бинокль. Вдалеке он заметил самолет, но он летел к берегу. Потом по правому борту он увидел мелкие точки — группу самолетов.
— Бринкманн, как ты думаешь, а не лечь ли нам на грунт и не отлежаться ли до темноты? — спросил командир старпома. — Я уже немного нервничаю, как бы не попасть под бомбы. Ты можешь поклясться своей жизнью, что французы не предупредили их о нашем уходе?
— Отличная мысль, командир! Одна только маленькая деталь: боевая рубка будет видна над водой, а шнорхель — на несколько метров.
— Ну и что? Мы будем выглядеть как старый затонувший корабль — мало ли их тут, — и никто не обратит на нас внимания.
— Хм! Только б вечер не прозевать — если доживем до того времени. Кстати, рубку можно замаскировать и шнорхель немного. Хотя бы маленькими деревьями. — И Бринкманн указал на берег реки.
Нарезали березовых веток и привязали их к мачте шнорхеля. Часть боевой рубки, которая, как предполагалось, должна была торчать над водой, накрыли маскировочной сетью. После этого погрузились.
Наконец-то механик занялся дифферентовкой. Командир остался у перископа. Время от времени его менял механик. С замершими сердцами смотрели они на проносившиеся над ними истребители-бомбардировщики и эскадрильи тяжелых бомбардировщиков, летевшие на Францию.
Когда наконец наступили сумерки и командир дал приказ всплывать, команда вздохнула с облегчением.
Шубакк, бывший лоцманом на Эльбе, а теперь — в Руайяне, был уверен, что выведет корабль в открытом море. Не было ни огней на берегу, ни другой навигационной поддержки, но Шубакк целиком полагался на свои глаза и глаза впередсмотрящих и не пропускал ни одного фарватерного буя. Вдобавок он успел узнать реку как свои пять пальцев. И все-таки этот отрезок пути был неимоверно труден.
«Шумовые буи» продолжали делать свое
Потом над их головами раздался гул самолетов. Между городами Ле-Вердон и Руайян звезды вдруг померкли.
Облака? Нет. Самолеты, самолеты, самолеты.
Огромное соединение вдруг резко повернуло на Руайян. Через несколько мгновений ночь осветилась вспышками, загремели взрывы. Руайян зажегся огнями пожаров.
— Вашу лоцманскую контору в клочья небось разнесло, господин Шубакк.
— Очень может быть. Весь город разнесло в клочья. Я думаю, мне нет смысла возвращаться туда, после того как выведу вас в море.
— Как лоцман вы на Жиронде не нужны. А дома вы здорово можете пригодиться.
— А вы разрешите мне в создавшейся ситуации остаться на борту, герр командир?
— Конечно. Если вы предпочтете наш бросок в неведомое твердой земле под ногами.
Шубакк сказал, что да.
Плавание по Жиронде потребовало от людей максимального напряжения сил. Казалось, их нервы на пределе и больше не выдержат. Их лица были красноречивее любых слов. Двигались и действовали инстинктивно, руководствуясь животным рефлексом самосохранения. Каждый знал, что стоит на кону, и каждый делал все, чтобы не растерять остатков самоконтроля, чтобы оказаться способным в момент, когда от каждого будет зависеть жизнь корабля, действовать быстро и четко.
Наконец-то перед ними открытое море.
— Шум по пеленгу 030°. Эсминец, герр командир, — прошептал оператор гидрофонов Бринкманну. — Самолет, пеленг 060°, — продолжал он. — Шумы усиливаются… Шумы эсминца, пеленг 340.
Затем, казалось, все произошло одновременно.
— Самолет слева по борту… самолет справа… со всех сторон!
В любой момент в темноте может вспыхнуть прожектор. Зенитные расчеты напряглись.
— От командира. Доложите глубину.
— Тридцать пять метров.
— Спасибо. Продолжайте докладывать.
— Сорок девять метров… Пятьдесят метров.
Командир перед этим определил, что не будет погружаться на глубине меньше 75 метров из-за мин. Но и оставаться сейчас в надводном положении означало бы чистое сумасшествие.
— Лучше риск наткнуться на мину там, чем оставаться здесь и наверняка быть разнесенным на куски, — пробурчал командир, а потом, после небольшой паузы, добавил: — Артрасчетам вниз!
Люди посыпались в люк. Внезапно впереди ожил прожектор. Его белая рука стала внимательно шарить по устью Жиронды. Если прожектор заденет «U-534», то залпы последуют немедленно. Командир объявил срочное погружение.
За несколько секунд мостик опустел.
В эстуарий входил эсминец, a «U-534» в это время шла тихим, бесшумным ходом. Близость берега реки давала счастливое прикрытие. Прогремело несколько взрывов глубинных бомб, но далеко. Подходить слишком близко к берегу эсминец не рискнул.
«U-534» теперь находилась на глубине всего 55 метров, но близость берега мешала британцам получать точные данные с гидрофонов.
— Что бы ни случилось, — сказал командир, — нам нужно выбраться из эстуария сегодня ночью.