Немного героина для невесты Казановы
Шрифт:
Окна зажигались и гасли только через несколько минут после того, как Марина захлопывала и запирала дверцу автомобиля. Ее приводила в ярость мысль о том, что сейчас десяток пар напуганных, неприязненных и заспанных глаз соседей наблюдают за ней, достающей ключи от квартиры на ступеньках подъезда.
Соседское внимание к своей персоне Марину никогда не радовало. В этом случае — тем более. Часто, поднявшись к себе в квартиру, Марина так расстраивалась, что долго потом не могла уснуть. Утром она обычно забывала об этом, а вечером все повторялось по той же схеме.
И все это из-за стертой рабочей поверхности тормозных колодок. В конце концов ее автомобиль заслуживает лучшего обращения.
Зеленое, с тонким травяным запахом мыло то и дело выскальзывало из рук, как живое и капризное существо. Марина барахталась в ванной, пытаясь поймать эту зеленую рыбку. Пена хлопьями падала на пол. Помогла сама вода, приправленная целебной морской солью из фигурной стеклянной бутылки, или эта возня с прыгающим мылом, но Марина развеселилась.
Она с наслаждением представляла, как сладко будет спать сегодня в своей собственной мягкой постели, на чистых, белоснежных простынях. Это настоящий праздник для нее. Праздник возвращения к новой жизни.
Развеселившись, Марина принялась за стирку. Для начала она вывернула карманы испачканных кладбищенской грязью егоровских голубых джинсов, которые бросила на пол в гостиной. Джинсы были великоваты Марине, как и свитер, поэтому она успела накопить в широких карманах много всяких мелочей. Она доставала их по одной.
Упаковка одноразовых носовых платков «Клинекс», почти использованная. Фруктовые жевательные подушечки «Дирол». Жетоны на метро. Пилочка для ногтей, происхождения которой Марина не помнила. Скомканный клочок желтоватой бумаги, в который Егоров обернул мокрые стебли хризантем, когда встречал ее из больницы.
Прошло много времени с тех пор, как Марина скомкала листок на кладбище и сунула в карман, не желая мусорить в общественном месте. Но она так и не догадалась выбросить бумажный комок.
Разбираясь с вещами Егорова, Марина пыталась решить, как ей относиться к странному эпизоду, произошедшему в темной комнате Егорова, на узком скрипучем диване, под его фотографиями в милицейской форме. В этом случае было что-то от стихийного бедствия, которое невозможно предупредить, только переждать.
Не то чтобы Марину мучило отвращение к себе из-за минутной слабости. Просто вся эта затянувшаяся возня в скомканных простынях, страстное пыхтение Егорова и неловкие позы на неудобном диване наводили Марину на мысль о напрасно потраченном времени.
Кроме времени, она ощущала в сердце еще какую-то неясную потерю. Как будто она нарушила верность кому-то. Но кому? Все это глупости, решила Марина.
Думая об этом, Марина машинально комкала и теребила желтый листок бумаги, разворачивала и снова сворачивала его. На измятой поверхности листка Марина увидела какое-то изображение.
Она расправила листок. Из-за влаги изображение немного расплылось, но было еще достаточно четким. Благодаря сопровождающему тексту Марина поняла, что перед ней портрет человека. Вернее, фоторобот опасного преступника.
С подтекшего портрета на нее смотрел человек, около сорока пяти лет, с густыми волосами, крепким подбородком, носом с легкой горбинкой и короткими усами щеточкой. Взгляд преступника, как это бывает на подобных портретах, не выражал ничего.
Человек на измятом листке удивительно напоминал ректора Института искусства. Разве что усов ректор никогда не носил.
— Поразительно, бывает же такое сходство, — пробормотала Марина.
Она разгладила листок на столе и впилась в него внимательным взглядом. Фоторобот не просто напоминал ректора. Если только на портрете не был изображен брат-близнец Морозова, и если отвлечься от усов, то это был он собственной персоной.
Марина неподвижно застыла, разглядывая подмокший портрет.
Странная дружба с Гошей, сопоставляла она про себя. Присутствие на церемонии «Золотого пера», а значит, и поблизости от номера гостиницы, где должна была состояться та самая сделка по продаже героина, который исчез. Об этой сделке рассказывал Егоров. Далее, импозантный седовласый мужчина из плавучего ресторана. Он, конечно, порастерял свою импозантность, когда прыгнул с лодки в холодную грязную воду Москвы-реки. Зато сбежал.
«Почему, собственно, этого не может быть? — напряженно спрашивала себя Марина. — Почему «босс» и Морозов — не одно и то же лицо?»
Егоров очень верно описал Морозова — выглядит моложе своих лет, бывший человек искусства, решивший обеспечить надвигающуюся старость. Все это как нельзя лучше подходило Морозову.
Но к чуму эти карнавальные накладные усы? Для конспирации? Или он их клеит из тех же соображений, из каких некоторые женщины меняют парики? Чтобы не привыкать к отражению в зеркале, чтобы иметь маленькую тайну. Чтобы не запутаться, в конце концов, между Морозовым — ректором Института искусства и Морозовым-наркодельцом. На такие вопросы лучше всего отвечают психиатры.
Оставив смятый фоторобот на столе, Марина растерянно побрела в ванную комнату, сволоча за собой по полу джинсы и свитер. Разумеется, она позвонит Егорову и сообщит о своем открытии, но прежде насладится этим открытием и произведенным им потрясением в одиночку.
Корзина для белья была переполнена. Кажется, Марина не занималась этой корзиной с тех пор, как убили Гошу. Марине почудился в этом факте какой-то особый смысл. Но какой именно, она не решила.
Полотенца, наволочки и простыни, блузки и колготки лежали свалявшимся, несвежим комом. Марина поморщилась и вытряхнула корзину прямо в ванную, а затем принялась делить белье на белое и цветное, хлопок и шерсть. Она методично занималась сортировкой, пока на дне ванны не остался пластиковый пакет.
На пакете был изображен ковбой Мальборо, и выглядел пакет пухлым и увесистым. Марина не могла вспомнить, что она хранила в этом пакете и почему держала его в корзинке для белья. Она приподняла пакет и заглянула внутрь.
Внутри был еще один пакет, на этот раз прозрачный. Во втором пакете находился третий.
Марина вспомнила дурную школьную шутку. Фантик из-под съеденной конфеты заворачиваешь в несколько слоев бумаги и большой сверток вручаешь соседу по парте. А потом наблюдаешь за его реакцией, когда он избавляется от слоев и, наконец, красный от обиды, находит пустой фантик. Марине никогда не нравились жестокие, бессмысленные шутки, на которые способны только подростки.