Немного мира тьмы
Шрифт:
— А как насчет религии? — напомнила Вики.
— Большинство религий, — ответил я, удаляются от сверхъестественного — по крайней мере, религии, способные привлечь людей с интеллектом. Они сосредотачиваются на братстве, служении обществу, моральном лидерстве — или диктатуре! — и на искусном примирении теологии и научных фактов. Религию в действительности не интересуют чудеса или дьяволы.
— Ну, а оккультизм? — настаивала Вики. — Псионика?
— И там то же самое, — сказал я. — Если ты все же решишь заняться телепатией, экстрасенсорным восприятием, призраками и прочими сверхъестественными вещами, то обнаружишь, что на эту область уже предъявил права доктор Раин, тасующий бесконечные карточки Зиннера, а горстка других парапсихологов сообщит тебе, что они уже держат в руках
Вики сдавленно хихикнула и добавила:
— Сверхъестественный страх почти всегда оказывается ничем иным, как детским непониманием и страхом секса. Мать-ведьма с грудями — тайной и подземной фабрикой по производству детей — и отец, принимающий обличье дьявола.
В этот момент «фольксваген», объезжая очередную груду гравия, снова повернул к солнцу. Я успел прищуриться, но лучи ослепили Вики, судя по тому, как она часто заморгала, глядя в сторону горных вершин.
— Совершенно верно, — сказал я. — Дело в том, Франц, что ученые эксперты — они и есть эксперты. Шутки в сторону. Они поделили внешний и внутренний миры между собой, и теперь стоит нам, заметив нечто странное (в действительности либо в своем воображении), обратиться к ним, у них тут же найдется рациональное, приземленное объяснение. Поскольку каждый из экспертов разбирается в области своих исследований гораздо лучше любого из нас, приходится принимать их толкования. В противном случае мы вынуждены были бы в глубине души сознавать себя упрямыми романтическими подростками или полными придурками. В результате, — заключил я, когда «фольксваген» объезжал рытвину, — в мире не осталось места сверхъестественному, хотя нас окружает множество грубых, пренебрежительных, саркастических поделок, имитирующих сверхъестественное в банальных фильмах о чудовищах и в кипах журналов, где печатаются меланхолически настроенные кудахтающие недоучки.
— Смех во тьме, — сказал Франц, обернувшись и глядя на поднятую «фольксвагеном» пыль, — клубясь над обрывом, она опускалась в глубокую темную лощину.
— Что вы хотели этим сказать? — спросила Вики.
— Люди не перестали бояться, — ответил он просто. — И боятся они того же, что и раньше. Просто теперь у них больше средств защиты. Они научились разговаривать громче, быстрее, умнее и ироничнее, заученно повторяя истины, провозглашенные экспертами для того, чтобы оградить нас от страха. Я мог бы сказать вам… — Он замолчал, задумавшись. Он действительно выглядел очень взволнованным, хотя сохранял на лице маску философского спокойствия. — Я могу пояснить тою мысль при помощи аналогии.
— Давайте, — поддержала его Вики. Повернувшись вполоборота, Франц смотрел прямо на нас. В четверти мили от машины дорога снова слегка поднималась, попадая в тень облаков. Я отметил это с облегчением, так как перед моими I пазами плыло уже не менее трех темных сфер, и хотелось укрыться от солнца. Судя по тому, как щурилась Вики, она испытывала то же самое. Мистер М., у которого на глаза была надвинута шляпа, и Франц, обернувшийся к нам, чувствовали себя гораздо лучше.
Франц сказал:
— Представьте, что все человечество — это только один человек и его семья, живущие в доме на открытом пространстве посреди темного опасного леса, практически неизвестного и неисследованного. В любое время — работает ли этот человек, отдыхает ли, любит свою жену или играет с детьми — он всегда продолжает следить за этим лесом. Через какое-то время он становится достаточно богатым, чтобы нанять охранников, которые будут следить за лесом вместо него, людей, специально обученных лесной науке, то есть ваших экспертов, Глен. Человек начинает зависеть от них, он доверяется их суждениям, он с радостью готов признать, что каждый из них знает намного больше его о любом участке леса. Но что если однажды эта охрана
Тень от облаков была уже совсем близко — как раз на вершине небольшой горки, на которую мы почти поднялись. Франц Кинцман наклонился к нам поближе, прижавшись к спинке сидения, и успокаивающе произнес:
— Темный опасный лес все еще там, друзья мои. Вне пространства астронавтов и астрономов, вне темных и путанных сфер Фрейда и Юнга, вне сомнительных пси-сфер доктора Раина, вне областей, принадлежащих полицейским комиссарам, священникам и ученым, изучающим мотивации человеческого поведения, вне безумного, механического смеха… Совершенно неизвестное все еще там, а сверхъестественное и призрачное все так же таинственны, как и прежде…
«Фольксваген» въехал в четко очерченную тень облака. Повернувшись вперед, Франц нетерпеливым быстрым взглядом рассматривал открывшийся перед нами ландшафт, который, после того, как слепящее солнце скрылось за облаком, стал казаться шире, глубже и реальнее.
Почти сразу его взгляд сосредоточился на серой остроконечной вершине в долине каньона. Он похлопал мистера М.по плечу и указал ему рукой место для парковки — у края дороги рядом с горным кряжем, который мы пересекали.
Затем, когда мистер М. резко затормозил машину у обрыва, Франц приподнялся и, глядя поверх ветрового стекла, указал командным жестом на серую вершину, другой рукой призывая к молчанию.
Я взглянул на вершину. Вначале я не увидел ничего, кроме полудюжины округлых башенок серой скалы, поднимающихся над ощетинившейся лесом горой. Затем показалось, что раздражавший меня остаточный образ солнца — темный, пульсирующий, расплывчатый — обосновался там. Я сморгнул и поводил глазами, чтобы заставить его исчезнуть или хотя бы сдвинуться, так как он не мог быть ничем иным, как затухающим раздражением сетчатки моего глаза, зрительный образ которого совершенно случайно наложился на вершину горы.
Но шар не двигался. Он приник к вершине — темная, полупрозрачная пульсирующая сфера, — как будто его удерживало какое-то невероятное магнитное притяжение. Я поежился, чувствуя, как по всему телу пробежал холодок и как инстинктивно напряглись мышцы из-за осознания неестественной связи между пространством внутри моей головы и вне ее, из-за призрачной связи между тем, что человек видит в реальном мире и тем, что проплывает перед его глазами, когда он скрывает их в темноте. Я усиленно заморгал и затряс головой.
Бесполезно. Лохматый темный образ с тянущимися из него странными нитями прижимался к вершине, словно какая-то гигантская когтистая собравшаяся перед прыжком тварь.
Теперь она не исчезала, а становилась все темнее и темнее и даже начала чернеть. Нечеткие контуры заблестели черным блеском, и вся эта штука стала приобретать устрашающе отчетливые вид и форму, подобно тому, как очертания, которые мы видим в темноте, превращаются в лица, морды, маски, в зависимости от нашего меняющегося воображения. Хотя сейчас я ясно чувствовал, что не могу изменить направление формирования образа на вершине скалы.
Пальцы Вики до боли сжали мою руку. Не осознавая своих действий, мы оба приподнялись и наклонились вперед, ближе к Францу. Я ухватился руками за спинку переднего сидения. Только мистер М. не встал, хотя он тоже смотрел на вершину. Ники заговорила медленно, осевшим от напряжения голосом:
— Почему это выглядит как?…
Резким жестом растопыренной пятерни Франц велел ей замолчать. Затем, не отводя глаз от скалы, он сунул руку в боковой карман куртки и что-то подал нам.
Это были белые листочки бумаги и огрызки карандашей. Вики и я взяли их, затем нашему примеру последовал мистер М. Франц хрипло прошептал: