Немного смазки

Рассел Эрик Фрэнк

Прожив бок о бок с ними почти четыре года, он теперь знал их так, как не знал никого, но все же не так, как узнает в один прекрасный день на зеленых лугах Земли, когда полет станет прошлым, табу будет снято и они смогут делиться воспоминаниями.

Он любил размышлять об этих вещах, потому что у него возникла одна идея, которую он по возвращении собирался предложить вниманию специалистов. Идея касалась отбывающих пожизненное заключение. Он не верил, что все преступники глупцы. Наверняка многие из них - умные люди с тонкой душевной организацией, которых

что-то столкнуло с так называемого прямого пути. У некоторых из них, когда они оказывались запертыми в четырех стенах, начинался приступ "чарли", они пытались вырваться любой ценой, бросались о кулаками на надзирателя - все, все, что угодно, лишь бы бежать, - и результатом этого было одиночное заключение. Это все равно что лечить отравленного еще более сильной дозой отравившего его яда. Нельзя так, нельзя! Он был твердо убежден в этом. В Кинраде было что-то от реформатора.

На его рабочем столе всегда лежала составленная им, аккуратно написанная от руки программа профилактических мер для тех пожизненно осужденных, которым угрожает помешательство. Программой предусматривалось постоянное индивидуальное наблюдение и своевременное использование трудотерапии. Какова практическая ценность этой программы, Кинрад не знал, но выглядела она конструктивной. Это было его любимое детище. Пусть маститые пенологи* рассмотрят его и проверят на практике. Если он окажется стоящим (а Кинрад был склонен думать, что так оно и будет) их полет принесет миру пользу еще в одном, совершенно непредвиденном отношении. Ради одного этого стоило его предпринять.

Тут его мысли были прерваны неожиданным появлением Нильсена, Вейла и Марсдена. За ними стояли Арам и Бертелли. Кинрад выпрямился, не вставая, и проворчал:

– Замечательно! У пульта управления - ни души.

– Я включил автопилот, - сказал Марсден.
– Он продержит корабль на курсе четыре-пять часов, вы нам это сами говорили.

– Верно.
– Он обвел их лица пристальным взглядом.
– Ну, так что же означает эта мрачная депутация?

– Кончается четвертый день, - сказал Нильсен.
– Скоро начнется пятый. А мы по-прежнему ищем Солнце.

– Ну и что?..

– Я не уверен, что вы знаете, куда мы летим.

– А я уверен.

– Это точно или вы морочите нам голову?

Поднявшись на ноги, Кинрад сказал:

– Хорошо, допустим, я признаюсь, что мы летим вслепую, что тогда вы сделаете?

– На этот вопрос ответить легко, - сказал Нильсен тоном человека, худшие опасения которого оправдываются.
– Когда умер Сэндерсон, мы выбрали в капитаны вас. Мы можем отменить решение и выбрать другого.

– А потом?

– Полетим к ближайшей звезде и постараемся найти планету, на которой мы могли бы жить.

– Ближайшая звезда - Солнце.

– Да, если мы идем правильным курсом, - сказал Нильсен.

Выдвинув одни из ящиков стола, Кинрад извлек оттуда большой свернутый в трубку лист бумаги и развернул его. Сетку мелких квадратиков, густо усыпанную крестиками и точками, пересекала пологая кривая - жирная черная линия.

– Вот обратный курс.
– Он поочередно ткнул пальцем в несколько крестов и точек.
– Непосредственно наблюдая эти тела, мы в любой момент можем сказать, правилен ли наш курс. Есть только одно, чего мы не знаем точно.

– Что же?
– спросил Вейл, хмуро глядя на карту.

– Наша скорость. Ее можно измерить только с пятипроцентной погрешностью в ту или иную сторону. Я знаю, что наш курс правильный, но не знаю точно, сколько мы прошли. Вот почему мы ожидали увидеть Солнце четыре дня назад, а его все нет. Предупреждаю вас, что это может продлиться и десять дней.

Четко выговаривая каждое слово, Нильсен сказал:

– Когда мы улетали с Земли, созвездия были сфотографированы. Мы только что накладывали на экран пленки - не сходится.

– Как же может сойтись?
– в голосе Кинрада зазвучало раздражение. Ведь мы не в той же точке. Обязательно будет периферическое смещение.

– Хоть мы и не получили настоящей штурманской подготовки, но кое-что все-таки соображаем, - огрызнулся Нильсен.
– Да, есть смещение. Но распространяется оно от центра, вовсе не совпадающего с розовой точкой, которая, по вашим словам, и есть Солнце. Центр этот - примерно на полпути между розовой точкой и левым краем экрана.
– И, презрительно фыркнув, он добавил: - Интересно, что вы теперь скажете.

Кинрад тяжело вздохнул и провел пальцем по карте.

– Как видите, это кривая. Полет с Земли шел по сходной кривой, только выгнутой в противоположную сторону. Хвостовой фотообъектив сфокусирован по оси корабля. Пока мы были в нескольких тысячах миль от Земли, он был обращен в сторону Солнца, но чем дальше уходил корабль, тем больше отклонялась от этого направления его ось. Ко времени, когда мы пересекли орбиту Плутона, она указывала уже черт-те куда.

Всматриваясь в карту, Нильсен задумался, а потом спросил:

– Допустим, я вам поверю - сколько это может продлиться, самое большее?

– Я уже сказал - десять дней.

– Почти половина срока прошла. Подождем, пока не пройдет вторая.

– Спасибо!
– с иронией сказал Кинрад.

– Тогда мы или убедимся, что видим Солнце, или назначим нового капитана и полетим к ближайшей звезде.

– Кому быть капитаном? Надо бросить жребий, - предложил стоявший сзади Бертелли.
– Может, и мне удастся покомандовать кораблем!

– Сохрани нас бог!
– воскликнул Марсден.

– Мы выберем того, кто подготовлен лучше остальных, - сказал Нильсен.

– Но ведь потому мы и выбрали Кинрада, - напомнил Бертелли.

– Возможно. А теперь выберем кого-нибудь другого.

– Тогда я настаиваю, чтобы рассмотрели и мою кандидатуру. Один дурак может все испортить не хуже другого.

– Ну, гусь свинье не товарищ, - поспешил сказать Нильсен, в глубине души чувствуя, что все его усилия Бертелли незаметно сводит на нет.
– Вот когда вы двигаете ушами, тут мне за вами не угнаться.