Немой набат. 2018-2020
Шрифт:
– Они денег и не видели. За них заплатили, а им маточным поголовьем выдали да плюс самосвал комбикорма. Я когда узнала, сразу поняла: афера! Черви эти заморские и кредиторы – повязаны.
Как карасей в пруду, наших мужиков на живца взяли.
А дальше началось страшное: требовали вернуть кредит, «поставили на счётчик». Лихие парни звонили по телефону, приезжали вечерами в квартиры Богодухова и Шубина – сперва увещевали, потом пошли угрозы.
Кривясь, словно от зубной боли, Дмитрий говорил:
– Я Нине не верил, что гумусники и кредиторы между собой связаны, не в моём это понимании, не допускал такого.
– Да «не между собой связаны», а одна банда! – нажимала Ряжская.
– Но однажды… Понимаешь, приехали к нам трое
– Квартира-то в цековском доме, – перехватила разговор Ряжская. – По тем временам высший класс. Они губу и раскатали, все ухищрения зла в ход пошли.
– Серёга и говорит, – продолжал Шубин, – ты же знаешь, как у меня совпало. Дом 16, квартира 75. А у отца паровоз был за номером 1675. Как её отдать? Они про комнатку в пригороде говорят, угрожают Верку похитить. Бесчиние! А я в это оголтелое время – кто? Помёт эпохи… Может, Верку к дальним родственникам в Тулу отослать? Остаётся, говорит, действовать по обстоятельствам момента. Да, по обстоятельствам момента! Так и нажал. Заполночь от нас ушёл. А в шесть утра звонит Катерина…
– Как начнёшь припоминания бакланить, у меня душу буравит, – вскипела половодьем чувств Нина. – А главное опять упускаешь.
– Что главное?
– Забыл, что Сергей говорил в тот вечер? Пытался с теми аферистами столковаться, всё отдать, кроме жилья. А они: нет, эта хата шефу понравилась, он не отступится. А шеф тоже приезжал – раньше. Сергей его сразу угадал: на возрасте, в очках, залысина, воротник пиджака стеной, склад речи культурный, не брехливый, без словоизлияний заборных, иногда с ма-аленькой запинкой… – В сердцах махнула рукой, резко закончила мучительный разговор: – В общем, на утро Богодухов с седьмого этажа, – перекрестилась, – прости его, Господи! Семью, квартиру спасал. Великомученик неудобного времени.
Потрясённый Донцов молчал, медленно осознавая услышанное. А Ряжская уже снова тараторила:
– Но мы-то следующие, как пить дать. Я к Катерине умчалась, а Димка – к отцу-матери за советом. Ну, вопрос решили сразу: чёрт с ней, с квартирой, переедем с ребятишками к родителям, в тесноте да не в обиде, зато приют от ненастья. Игра нам не по карману. Вот и перебрались с проспекта Мира в Перово.
– А теперь ты про главное забыла, – укорил Дмитрий.
– Да! – спохватилась Нина. – К нам закопёрщик этого злоумышления не приезжал. Но по Серёжиному описанию отцу навеялось неладное. Спрашивает потом у Димки: говорил, воротник пиджака стеной, затылок закрывает? И с запинкой? Потом велит Димке: а ну-ка, проверь. Сколько мне кажется, уж не Подлевский ли? Вбрось мимоходом фамилию. Ну, Димка при очередных переговорах и просит: «Мне бы с Подлевским встретиться, может, договоримся». Они сразу: «Откуда фамилию знаешь? Кто сказал?» Димка на Богодухова и свалил – поди проверь. А когда отцу рассказали, пришлось неотложку вызывать. Едва очухался, шепчет мне: «Бандитам ни за что не говорить, что ты Ряжская». Ему житейская сноровка всегда помогала, отцу. Он понял: если Подлевский в криминальные прибыльщики подался, – чтоб концы в воду, он на нас генеральную облаву объявит.
– Я-то как Шубин у них числился, – поддакнул Дмитрий.
В сознании Донцова поначалу бушевала неразбериха. Подлевский, Подлевский… Выходит, судьба повернулась так причудливо, что нынешний ухажёр Веры Богодуховой – сын человека, дьявольски погубившего её отца. Немыслимое стечение обстоятельств! Вот это коллизия! Но о ней никто не знает, тайна волею случая открылась только ему, Ряжской и Шубину. Вот почему
По мере осознания происшедшего двойная ответственность наваливалась на Донцова: так «раздеть» Подлевского, чтобы криминальный капитал отца стал общеизвестным, тогда вышедшая наружу тайна объяснит всё и вся. Но как это сделать? Как вскрыть конвертацию криминального хапка начала 90-х в теперешнюю кичливую силу денежной власти? Фамильный промысел тех «игроков» продолжается, и без всякого беспокойства для совести.
Донцов, искушённый в закулисных интригах нового времени, понимал, что речь не может идти о личном единоборстве, унылом фарсе на манер интриг графа Монте-Кристо. Снова всё указывало на то, что его сердечное влечение окажется в одной «упряжке» с всеохватными событиями, надвигающимися на страну, будет связано с глубинной борьбой, в которой он и Подлевский противостоят друг другу. Именно глубинной, ибо различимые глазом зыбь и рябь возникают лишь на медийном мелководье, а главные течения пересекаются подспудно и неявно, в потаённых формах политической жизни. Американцы эти неофициальные слои власти называют – «deepstate», глубинное государство.
Между тем Ряжская и Шубин, не утомлённые, а изнурённые трудным разговором, вяло домучивали десертный «наполеон» с капучино. Но продолжали обдумывать открывшуюся тайну. Наконец Нина, решительно отодвинув блюдце с пирожным, благомысленно, без желчи ожесточения, скорее с грустью поставила точку:
– Хватит! Мы не трапезолюбцы! Чуяла, что с Богодуховыми будет непросто. Но чтоб до такой степени! Подлевский всплыл! Давай, Виктор, твёрдо условимся: по линии Богодуховы – Подлевские всегда будем на связи, ничего без согласования не предпринимать. Ни-че-го! Иначе, друг ситный, от этой неудобной правды, как в народе говорят, пятки подрумянятся, пожар займётся. Стихийный напор жизни сам всё на свет божий вынесет.
Виктор, глядя поверх ближайших целей, утвердившийся по части своих жизненных намерений, ответил спокойно, уверенно:
– Суетиться не будем, это факт. Ты, Нина, Богодуховых попусту не тревожь, интереса к Вериным планам не проявляй. Но если ненароком её мать что важное скажет, сразу звони. А я, как договорились, – могила!
Глава 8
В аппаратных структурах Застенья, как элита, приближенная к власти, в обиходе нарекла административный Кремль, подготовка к президентским выборам 2018 года шла с усердием, порой переходящим в надрывные срывы. Особых хлопот доставлял поиск «громкой» формулы для кандидатской программы, получившей название «Образ будущего». По этой теме Застенье перешло на авральный режим.
В умах кремлёвских смысловиков и придворных приватдоцентов, а также тех, кого привлекли для пропагандистских экскорт-услуг, модель будущего России идейно не вытанцовывалась. Решительные движения власти подменялись очередными уверенными надеждами – вроде упований на дюжину молодых губернаторов-технократов, которые непременно наладят обстановку в стране. Образ будущего России, предполагавший целостное понимание грядущего, пере устройство народной жизни и державный рывок вперёд – «Новый курс», даже не обсуждался. Не выделяли такие важные разделы, как будущее Государства, будущее власти, будущее Родины, куда входила идеологическая составляющая. В корне изменились стилистика, символика, суть мотивации, однако постановка вопроса сводилась к рецидиву старозаветной, казалось, давно утилизованной хрущёвской торговле будущим, сулившей прошлым поколениям коммунизм, вместо которого в Москве провели Олимпийские игры. Это юркое соскальзывание к набору цветистых вариантов продажи завтрашнего дня пытались маскировать волшебством цифровой экономики или социальными лифтами для новых лидеров, где лифтёрами оставались заводилы 90-х, чуравшиеся нового курса и готовившие себе смену.