Немой набат. 2018-2020
Шрифт:
Между тем Подлевский продолжал:
– Представляете, отец уже заплатил за прекрасную квартиру, но произошло непредвиденное: её владелец скоропостижно скончался.
А вскоре заболел отец, и деньги подвисли.
Винтроп сочувственно покачал головой.
– Обнаружив расписку, я поехал к родственникам покойного. Деньги-то уплачены! И тут, Боб, произошло нечто немыслимое. Боб, я по уши влюбился в дочь умершего владельца квартиры.
Винтроп с удивлением поднял брови, такого поворота он не ждал.
– Прэлэстно! Какой карамболь! Это же ситуация вин-вин, выигрывают все! В чём проблема, Аркадий? И вы ещё ждёте совета?
– Я с наслаждением порвал бы расписку и женился на этой женщине. Но, увы, нет взаимности. Я в растерянности: поначалу хотел предъявить расписку, требовать возмещения долга, либо переоформления квартиры. Но влюбился… Вы
Винтроп с безразличием выслушивал страдания молодого Вертера, ничуть не сомневаясь, что Подлевский, рвущийся в чемпионы жизни, замыслил какую-то аферу. Он понимал, что Аркадию вовсе не совет нужен – расчёт на помощь. Но чем может помочь Боб? Ему недосуг даже размышлять на эту тему. Вдобавок стремление вникнуть в ситуацию Подлевского равносильно попытке щупать пульс на протезе. Вспомнился Киплинг: русские считают, что они самая восточная из западных наций, а они самые западные из восточных. И вдруг сквозь алматинские мысли пробилось любопытное соображение, по сути не связанное с Подлевским: а что, если использовать этого шустрого дельца, этого пантоватого афериста для… да-да, чтобы проверить Суховея, вернее, впутать его в небольшой компроматик? А заодно бросить пятак на водку этому бойкому парню.
Американец участливо похлопал Аркадия по руке, заученно, дежурно, добродушно улыбнулся:
– Аркадий, мне кажется, я понял вашу проблему. Непростой случай, вдобавок американцу трудно разобраться в русских любовно-имущественных интригах, у нас своих предостаточно. Я слышал, у вас есть женщины, для которых кнут слаще пряника. Но я хорошо отношусь к вам. Давайте поступим так. У вас есть лист бумаги? Нет? Тогда пишите на салфетке, буду диктовать.
И продиктовал: «Суховей Валентин Николаевич».
– Работает в администрации Московской области в Красногорске. Опытный человек с большими связями. Разыщите его, свяжитесь с ним, скажите, что господин Винтроп просил оказать вам содействие. Поверьте, этот Суховей может многое, будьте с ним откровенны. Моё имя станет для него паролем. Вы всё поняли?
– Спасибо, Боб, от всей души! Я ваш должник.
– Тогда давайте закругляться. Времени в обрез, улетаю завтра утром. Надеюсь, всё будет о’кей, желаю фарта, так у вас говорят. И обратите внимание, друг мой, несмотря на спешку, я нашёл полчаса для встречи с вами. Мне кажется, они были плодотворными.
Глава 15
В «сапсане» было уютно. Донцов не раз летал на нём в Питер и обратно, используя дорожное время для решения головняков, какими наполнена жизнь бизнесмена. Современный скоростной экспресс, иглой прокалывающий мега расстояния, располагал к деловым размышлениям. Но сегодня не так, хотя поездка – на экономический форум. Ещё с утра, до натоптышей на нервах исполняя виртуозный канцелярский батлл-реп в чиновных кабинетах, Виктор с нетерпением ждал часа, когда, закрыв глаза, утонет в кресле «сапсана» и примется обдумывать жизнь. Желание всё передумать нарастало постепенно, шевельнувшись ещё в Сочи, это он помнил, но тогда оно не было потребностью. Сейчас взбухло до острой необходимости. И в отличие от бытовых и деловых проблем, которые он привык решать на заседаниях, а в одиночестве щёлкал на ходу, урывками, раздумья о жизни требовали сосредоточения, отключения от текущих забот.
Для этого дневной «сапсан» – в самый раз.
Впервые отчаянно влюбиться в сорок лет и жить предощущением желанного семейного счастья – особое состояние души. Песня! Он решил главную проблему своей жизни, зависевшую не только от его воли. В остальном – учёба, работа, бизнес – абсолютно во всём он полагался на самого себя, трезво осознавая, чего способен достичь умом и характером, а куда незачем и ломиться: с холуйством, с подхалимажем у него туго, позвоночник не гнётся. Но взаимная любовь, счастливая семья, полная душевного понимания, – это танец вдвоём. Веру ему мог послать только Господь, и Виктор, не воцерковлённый, не знавший молитв, кроме пасхального тропаря, истово благодарил Его, что не оставил без попечения.
Настроение было приподнятое. Он вспоминал родной Малоярославец – при прокладке газопровода там обнаружили останки французов войны 1812 года. Находка врезалась в память, трассу вели недалеко от их дома, построенного после Победы дедом старым русским способом – соседской толокой, навалом, за один день. А вечером для всех «печёнки» – целого борова под самогон уплетали. Мать с отцом до сих пор хлопочут на грядках, хотя благодаря сыну не знают нужды. Там, в детстве,
И сумасшедшая радость от встречи с Верой, она тоже косвенно связана с сосущей тревогой: двум любящим, единодушным сердцам легче противиться завтрашним нескладухам русской жизни, которые бередят душу.
Сразу после возвращения из Сочи Виктор узнал у Простова её телефон и позвонил, без всяких стеснений предложив пообедать в каком-нибудь ресторанчике. К его удивлению и радости, Вера, не жеманная, не по одной половице ходит, ответила просто:
– С удовольствием.
Они долго сидели в любезном Донцову «Воронеже», а затем ещё дольше прогулочным шагом меряли из конца в конец Гоголевский бульвар, каждый раз останавливаясь на несколько минут около плывущего в лодке Шолохова. Расставаться не хотелось. В какой-то миг у Виктора мелькнула мысль пригласить Веру к себе домой, тем более, влечение взаимно. Она восхищала его красотой, женственностью, наконец, привлекательными формами, а ещё природной нравственной силой, наполнявшей её суждения. К сорока годам, изучив не только представительский фасад бизнес-среды, но и невидимые миру её корпоративные, порой неопрятные задворки, Донцов не надеялся встретить чаемый идеал женской чистоты. На кого падал взгляд, давно замужем, растили детей. А кто пытался устроить личную жизнь, правдами-неправдами пробиваясь на солидные тусовки, все они, или большинство из них, по какой-то нелепой, дурацкой ошибке полагали, будто мужское внимание помимо «боевой раскраски» и ботокса привлекают разговоры о «половой правде», эротических конфузах или свойствах фаллоимитаторов различного типа, о рецептах постельной неутомимости, нудистских пляжах и прочих завозных вербальных стимуляторах. Донцов вспомнил «Сладкую жизнь» и обрадовался: уж он-то не повторит ошибку Мастрояни, не пройдёт мимо этой редкой чистоты, олицетворяющей первооснову русской жизни.
Попытка похлопотать вокруг «женского вопроса», мужской нахрап претили ему. Им не восемнадцать, сошлись два взрослых человека, каждый из которых много лет мечтал о такой встрече. Интимная близость в эти счастливые минуты ушла на второй план, они распахнули души навстречу друг другу, неодолимая тяга вылилась в страстное желание, отринув внутренних цензоров, высказаться до дна. Нет, глубже – доверчиво раскрыть духовное подполье, где каждый хранит самое сокровенное. Наконец-то, впервые в жизни! Эти восторги были посильнее чарой ночи любви.
В равной степени их потрясала, вдохновляла поразительная схожесть глубинных дум, общие духовные беспокойства роднили не меньше, чем гендерные чувства, возникшие сразу, ещё на домашнем юбилее и окрепшие сегодня. Впрочем, бери выше!
Взаимное доверие оказалось полным, достижимым разве что в мечтаниях. Вот же она, эта слитность пониманий и суждений. Становилось ясно: в необъятном мире встретились две сродные половинки, готовые к сильной, жаркой любви.
В завтрашнем дне не было сомнений. И эта уверенность в обретении друг друга заглушала эротический энтузиазм; они торопились выговориться сполна, предъявить священные права своей личности. Со стороны это могло показаться странным, но на самом деле через их бесконечный диалог проявлялся родовой признак цельных натур. Ибо не лёгкий трёп о мелочах жизни и её памятных эпизодах, о далёком детстве составлял основу взаимного притяжения. Они с радостью, без рисовки и боязни говорили о своих убеждениях и моральных ценностях. Вербальную форму принимали такие глубокие переживания, какими люди их возраста предпочитают не делиться с посторонними. Но в эти минуты, нет, уже часы счастливого взаимопроникновения душ наружу вырывалось самое сокровенное, то, в чём явственно звучало понимание порядочности, отношение к истории, к судьбам России.