Немыслимое путешествие
Шрифт:
Когда я вернулся к гроту, ветер неистово трепал его, стараясь разорвать в клочья. Обычно, свертывая парус, я приседал и нагибался над закрепленным гиком, используя его как опору. На этот раз гик не был закреплен.
То, что произошло в следующую минуту, не записано в моем журнале. Я намеренно опустил этот эпизод, ведь после рандеву у берегов Южной Африки журнал мог попасть домой раньше меня, а мне вовсе не хотелось, чтобы Морин узнала, что в ту ночь чуть не стала вдовой. Но я подробно описал случившееся в письме Фрэнку Элину (строго-настрого наказав ничего не говорить Морин).
«Дорогой Фрэнк, Мне сейчас очень трудно отвечать на твое письмо, я нахожусь в нокдауне. В журнале об этом ничего не будет сказано, и очень прошу тебя не
Дня два назад (не помню дату, но по журналу можно будет восстановить) Морин чуть не овдовела, но и об этом в журнале не сказано…
Я работал без предохранительного ремня (это со мной часто бывает, я забываю о нем). И я забыл закрепить конец гика. Теперь представь себе такую картину. Яхта бодает встречную волну, гик болтается туда-сюда, крен достигает тридцати пяти градусов, и волны без помех гуляют на палубе. Ну вот, одно такое чудовище обрушилось на меня. Я уперся в гик, но гик подался, и меня бросило к подветренному борту, который был затоплен ревущими каскадами. Я шлепнулся в воду — хорошо, что меня задержала стойка. Мне пришлось буквально карабкаться по палубе, как по скале, чтобы выбраться к наветренному борту».
Это происшествие потрясло меня. И не в опасности дело: как ни странно, я в общем-то и не очень испугался, а просто покорился своей участи — мол, утону, так утону. Но ведь я вышел в плавание, чтобы проверить себя в экстремальных ситуациях. И вот такая ситуация случилась, и я убедился, что может произойти, если ослабить внутреннюю дисциплину. Убедился, что работаю на износ. Я чувствовал себя, как боксер, которого снова и снова сбивает с ног нокаутирующий удар, и падает он на наждак. Когда «Бритиш стил» переваливала через волну, я весь напрягался, ожидая удара… Чтобы сделать шаг, надо было крепко держаться; прислонишься к чему-нибудь — тут же тебя прижмет, и непременно в бок врежется что-нибудь острое. Всюду сыро, неуютно. До сих пор я стойко переносил сырость как нечто неизбежное, теперь же влага словно пронизала меня насквозь. От мокрой одежды зудела кожа. В таких условиях не мудрено и раскиснуть, но я вовремя распознал признаки утомления и мобилизовал всю свою волю. Сказал себе, что я обязан выстоять, обязан довести «Бритиш стил» до мыса Доброй Надежды. А там, как поверну за угол, недалеко и до полосы пассатов — летучие рыбки, дельфины, русалки сидят под зонтами, пьют ледяной пепси-кола и машут мне рукой. «Только бы добраться до пассатной зоны, — говорил я себе, — а там начнется благодать. Придет день, и я поверну направо!» И я продолжал борьбу.
Хотя очистить корпус от ракушек я не смог, но лаг все-таки заработал; правда, я не сомневался, что его показания занижены. И в самом деле, 9 апреля меня ожидал приятный сюрприз: определение места показало, что я нахожусь на 80 миль дальше к западу, чем предполагал.
За воскресенье 11 апреля получился вполне приличный суточный переход, хотя я почти не отходил от румпеля. И поскольку была пасха, я обратился к «амбарной книге», чтобы выяснить, где лежит пасхальный сверток. Заглянув в указатель, я открыл книгу на странице 35 и прочел: «Пасхальный сверток — извини, родной, совсем забыла его приготовить. М.» Я рассмеялся, однако не сложил оружие: пусть Морин забыла про пасху, но забыть свой день рождения она не могла! И так как я рассчитывал вернуться до ее дня рождения, то отыскал приготовленный к этому дню сверток и вскрыл его. Кекс, банка ветчины, банка варенья, банка сосисок, бутылочка бренди и мозаика… Есть чем отметить пасху!
За пасхальным воскресеньем последовала унылая неделя. Слово журналу:
«13 апреля. Большую часть дня туман, погода мерзкая.
Я сильно устал, и меня одолевает вялость. Может, принимать побольше витаминов? Полдня нахожусь словно в трансе, многое делаю механически. Ловлю себя на том, что брожу по палубе без предохранительного ремня. Безрассудство! Я все время должен быть начеку. Ноги волочу, как старик, — по-моему, это от недостатка физических упражнений. Когда мало двигаешься, сил не прибавляется, как думают некоторые, а совсем наоборот. Болит спина, все время зябну».
Это нытье уже тогда меня раздражало. Запись того дня завершается такими словами:
«Господи, вот разнылся-то! Можно подумать, что это калека писал! Да не так уж я и плох, если на ужин уплел половину кекса и банку ветчины».
Все та же неделя:
«14 апреля. Доел орехи — жаль, что кончились. У меня было целых 7 фунтов — подарок от служащих отеля «Морской» в Дартмуте. Жевательная резинка тоже кончилась.
Весь день густой туман.
15 апреля. 41°10 ю. ш., 78°10 в. д. Меня разбудил какой-то стук, после чего начали хлопать паруса. Выскочил на палубу, подозревая, что лопнул фал стакселя № 2. Не тут-то было, треснул блок на топе. Спустил и свернул № 2, поднял № 3 (шквалистый норд-вест 5–6 баллов). Что-то надо было ставить, а у меня не было фалов для № 1 или № 2, вот я и поставил № 3.
В 10.00 — штиль, проливной дождь. Совсем убрал фал № 2, теперь у меня на все передние паруса остался только фал № 3. Поверну «за угол» — укреплю другой фал. При такой зыби на мачту карабкаться — слуга покорный.
По расписанию — связь с Кейптауном, но не смог дозваться.
16 апреля. Сильный норд-вест. Почаще бы такой ветер, он мне нужен. Иду вдоль границы льдов, не худо бы немного подняться на север.
17 апреля. С утра густой туман, потом прояснилось — барометр упал, и сила ветра возросла от 4 до 8 баллов.
В 15.15 убрал грот. В 18.30 сменил стаксель № 2 на № 3. Да, нужен еще фал, а то каждый раз надо переставлять скобу и проверять, чтобы ходила как следует.
Когда я на носу менял № 2, послышалось шипение. Я уже знал, в чем дело, — волна готовилась ударить. Обычно в таких случаях я хватаюсь за что-нибудь и приседаю. На этот раз почему-то решил обернуться и поглядеть на волну. Я ее увидел: она обрушилась на меня и сшибла с ног, словно на стул посадила. С той разницей, что никакого стула не было, и я промок насквозь. Определить точно высоту волны не берусь, во всяком случае, она была много выше меня, хотя я стоял на носу. Что-нибудь около 15–20 футов».
К этому времени половина пути от Австралии до Южной Африки была пройдена. Одержимый мыслью о Доброй Надежде, я почти не думал о последней части долгого пути домой. «Только бы Мыс пройти, — говорил я себе, — а там все будет в порядке». Если же все-таки думал о завершающем этапе после Мыса, то больше всего меня заботило, как бы заставить «Бритиш стил» самостоятельно держать курс при попутном ветре. До сих пор я в этом не очень преуспел. Курсами бейдевинд яхта шла вполне прилично, но, когда ветер дул с кормы, я должен был часами сидеть на руле. Надо было искать какой-то иной выход, чтобы пассаты поскорее доставили меня домой: ведь управляя яхтой вручную, я терял много времени. Будь у меня команда — другое дело, было бы кому подменить меня на время сна. Худо приходится одиночке без автопилота: спать-то необходимо, и, если не можешь заставить яхту держать курс, приходится, покидая румпель, ложиться в дрейф и терять драгоценные мили. Впрочем, до встречи с пассатами еще было далеко, я мог продолжать эксперименты.
А пока я полз по безбрежной карте к Южной Африке, главной проблемой было поддерживать внутреннюю дисциплину и бороться с вялостью. 20 апреля выдался безветренный день, и я потратил его на уход за яхтой и за собственной персоной. Подстригся, хорошенько помылся с головы до ног, потом проверил кожу, как мамаша, когда осматривает новорожденного. Если не считать двух-трех язвочек от соленой воды, я был в полном порядке.
Затем я полез на мачту, чтобы распутать капризный фал. По случаю штиля паруса были убраны, ничто не помогало яхте сохранять устойчивость, зыбь нещадно качала ее, и топ мачты выписывал лихие дуги. Все же я справился с работой, потом занялся стакселями. Они основательно истрепались, и, как я ни старался заделать углы, надолго заделки не хватало. Решил на этот раз применить другой способ, авось будет лучше держать.