Ненастье
Шрифт:
— Нихера ты не герой, — помолчав, с горечью сказал Серёга.
А Серёга был героем: он собирался сидеть в осаде и держать оборону. Ещё днём он провёл ревизию всего, что донесли до убежища Немец, Шамс и Дуська. Патронов к АКМ и гранат хватило бы на три минуты сражения, а потом война бы закончилась. Бой застал солдат врасплох, никто не потащил с собой под огонь вещмешок с пайком, спальником и котелком.
— Что-то как-то невесело, — подвёл итог Серёга и задумался.
— Я же говорил — на вертушки нам надо… — пробурчал Шамс.
Он
— Слушай, Немец, а ты чего на седло вёз?
— Не знаю, — Герман пожал плечами. — Я видел, что грузили коробки с сухпаем, ящики какие-то, бочки, цинки. То, что нужно гарнизону.
— Надо будет ночью смотаться и пошарить вокруг твоего «Урала».
— Наверное, «духи» уже подобрали всё, что взрывом раскидало.
— Чего-нибудь да затерялось в камнях, — уверенно сказал Серёга. — К тому же жратва. Свинятину они поднимать вообще не будут, не халяль.
— Чего?.. — не понял Герман.
— Халяль — дозволено Аллахом, — сказал Шамс. Он хотел показать, что разбирается в ситуации не хуже Серёги. — Харам — не дозволено. Знать надо.
— Если всё знаешь, пойдёшь со мной, — ухмыльнулся Серёга.
— Под пулемётами тушёнку искать будем? — опять разозлился Шамс.
— Драпать к вертушкам под пулемётами ты не ссал, — напомнил Серёга.
Шамс отвернулся в сторону, подрагивая челюстью.
— Давай я пойду, — миролюбиво предложил Немец. — Моя же машина.
— Лады, — согласился Серёга. — Значит, мы с тобой сейчас отбиваемся, а Шамсутдинов и Дедусенко — в караул. Это приказ, товарищи дрищи. Ясно?
— Ясно, — тихо и в сторону ответил Шамс.
— Не слышу ответа по уставу.
— Так точно, товарищ прапорщик.
И вот ночью Серёга и Герман вылезли из скального развала и тихо прокрались мимо пещер к сгоревшему грузовику. В долине Хинджа «духи» чувствовали себя в безопасности; даже мост они оставили без караула, лишь заминировали взорванный танк. Серёга объяснил Немцу: похоже, у басмачей в кишлаке Ачинд какой-то бабай наблюдает за дорогой и всегда предупредит по радио, если на дороге появятся «шурави». А дорога тут всего одна.
Небольшая, но ослепительная луна висела над долиной. Всё вокруг было высвечено так, что каждый валун, каждый мелкий камешек и каждая грань отбрасывали яркие тени. В лунной оптике чёрно-белый мир стал убедительно подробным, как галлюцинация, до рези контрастным и безжизненным.
Вдали, в высоком створе ущелья, в густой синеве медузами всплывали расколотые трещинами ледяные конусы Гиндукуша. А такого мощного неба Герман не видел никогда: оно казалось цветным и туманным, математически сложным и многоярусным, его опутывала блистающая и бредовая арматура созвездий, а по светилам — точно в окнах — текли волны зелёного и красного пламени, невозможного над русскими перелесками.
Они добрались до грузовика, точнее, до его чёрного остова. Покрышки прогорели, и машина стояла на ободьях колёс. Раму выгнуло взрывом. Борта развалило, дуги торчали как рёбра, кабину искорёжило. Вокруг везде валялся разбросанный груз — всё помятое, опалённое, облепленное бурой дрянью. Серёга присел на корточки, поднял какую-то головешку и потёр о штаны.
— Батарейка, — удовлетворённо сказал он. — Целая, только грязная. Жаль, ни фонаря, ни рации нет. Ищи давай, Немец. Чую, мы хорошо разживёмся.
Серёга принялся деловито рыскать по рытвинам и между валунов, будто служебная собака, а Герман увидел Кощея. «Духи» подобрали его, почистили после взрыва от песка и хлопьев копоти, как пиджак, и усадили спиной к колесу, к дырявой покрышке. Герман сразу понял, что Кощей заминирован.
Странно, страшно и невыносимо было осознать, что Саня Кощеев теперь стал предметом — будто бы превратился в инопланетянина. Герман смотрел в лицо Кощея, и казалось, что Кощей не открывает глаза по какому-то умыслу, он терпит внимание к себе, потому что так надо. Он хочет быть мёртвым.
В живом Кощее не было ничего потустороннего. Он вообще был дурнем из колхоза. Но вот теперь он ушёл туда, за поворот, и узнал то, чего здесь и академики не знают. По какому признаку можно понять, отчего смерть увела именно Кощея, а не его, Немца? Смерть словно бы подошла так близко, что непременно должна была кого-то взять, а тупой Кощей обозвал её сукой… Что дальше делать, чтобы уцелеть без Кощея, который больше не прикроет?
Лихолетов приволок пару широких лоскутов брезента и складывал на них свои находки. Получалось очень даже неплохо: груда консервных банок, целых или бесформенных, рваные пакеты с сухпаем, какие-то пластмассовые коробки, два зелёных патронных цинка с шифром «7.62 ПСгс обр.43».
— Теперь повоюем, — удовлетворённо сказал Серёга, усаживаясь рядом с Немцем напротив мёртвого Кощея. — Твоего дружбана я разминирую. И на мосту с танка мины сниму. Поставлю перед нашим развалом понизу. Будет нам дополнительный рубеж обороны. Найти бы ещё гранат для растяжек…
— Ты и за сапёра можешь? — вяло удивился Герман.
— Я в Афгане уже всему научился, разве что Аллаху молиться не умею.
Герман молчал. Серёга подтащил к себе какую-то кривую лохань, которая раньше явно была алюминиевой канистрой. В лохани плескалось.
— Нашёл канистру со спиртом. Раздавленная, но спиртяги там дохрена. Я перелил во фляжку, а это осталось. Хряпнем?
— Прямо здесь?
— Хорошее место, — пожал плечами Серёга. — Кто нам тут помешает?
Он достал ложку и аккуратно зачерпнул спирт из лохани, как микстуру.
Герман подумал и тоже хлебнул спирта из ложки; горло обожгло, а Серёга протянул зажевать галету из сухого пайка.
— Сколько служишь? — спросил он.
— Четыре месяца, — просипел Немец.
— В бою бывал?