Ненавидеть нельзя любить
Шрифт:
Как только заговорил его новоиспеченный зять, подполковник от возмущения побагровел и начал ртом ловить воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Когда же Альберт закончил, Русанов молча прошел к выходу, набросил летную куртку и, даже не застегнув ботинок, ушел, громко хлопнув дверью.
– Я тебя предупреждала, – вздохнула Ольга, которой кусок не лез в горло.
– Не переживай, дорогая. Тебе обязательно нужно покушать. Давай я положу тебе вот этот салатик. И вам тоже, Людмила Анатольевна. Вы замечательно готовите. Приятного аппетита, дамы!
Невозмутимый Краснопольский продолжил трапезу.
Мать
Когда убирали со стола, Людмила Анатольевна спросила у дочери:
– Олюшка, ты хоть довольна? Что-то ты больно грустная. Или из-за отца расстроилась? Может, чувствуешь себя плохо?
– Да нет, мама, все в порядке. Что с отцом так получится, я Алика предупреждала. Чувствую себя нормально, просто устала немного, столько навалилось всего, – успокоила Ольга мать.
– А у Диночки токсикоз, мучается бедняжка, – вздохнула горестно Людмила Анатольевна. – Вы с ней не встречались в Ростове?
– Нет, не встречались. И, честно говоря, очень не хочется мне ее видеть, – сухо призналась Ольга. Мать решила не придавать словам дочери значения.
– Диночка завтра утром приедет, на вечер договорились встретиться у Немировских, поговорить о свадьбе, все обсудить.
– Мама, мне это не интересно. У нее теперь своя жизнь, у меня своя. И в моей жизни ей нет места. Пусть будут счастливы, но я о них знать ничего не хочу. – Ольга уже не старалась сдерживаться.
Мать удивилась:
– Да что это с тобой, дочка? Она же твоя сестра, и с Валерой ты дружила так долго.
– Именно поэтому, мама, я и не хочу больше никогда их видеть. Если ты не понимаешь чего-то, просто прими как должное; у меня нет больше сестры. И давай к этому разговору не возвращаться. Все, я устала и хочу спать.
Ольга развернулась и ушла в спальню к Альберту, который рассматривал семейные фотографии, сидя в ее любимом кресле. Она присела рядом на ручку кресла. Альберт взял ее ладонь, слегка сжал, давая понять, что он все слышал.
– Постарайся успокоиться, дорогая! Она пожилой человек, у нее другие взгляды.
Из кухни слышались причитания матери, ее вздохи. Ольга с трудом сдерживала слезы.
– Скажи, Алик, почему так случается, что один из детей чувствует себя в родной семье лишним? Я уверена, что моей сестре никто не будет читать нравоучения по поводу того, что быть беременной в семнадцать лет аморально. Никто даже задумываться не хочет о том, что она собирается замуж за моего жениха. Почему?
Алик слушал, не выпуская ее руки, и разглядывал фотографии. Он остановился на одной, где отец обнимал смеющуюся мать и прижимал к себе двухлетнюю Дину, а пятилетняя Ольга стояла чуть в стороне и улыбалась, взирая на эту семейную идиллию.
– Знаешь, Оля, я думаю, что в вашей семье культивировалось чувство вины перед младшей дочерью. Ждали сына, а родилась девочка, всех постигло разочарование, но ребенок-то не виноват. Вот все и пытались доказать ей свою любовь, не дать почувствовать, что она не была желанной. – Он поднял голову и посмотрел внимательно на расстроенное лицо подруги. – Ведь ты сама взвалила на себя груз придуманной лжи, лишь бы защитить ее от горькой правды о том, что вы одновременно забеременели от одного мужчины. Ты уступила ей своего любимого человека. Не спорь! – остановил он возражения Ольги, которая дернулась от его последних слов, как от удара. – Со стороны все выглядит именно так. А твоя младшая сестра привыкла использовать всеобщее чувство вины себе на пользу. Посмотри, какое у нее самоуверенное, неприятное лицо, даже когда она совсем маленькая. – Ольга склонилась над фотографией, всматриваясь в знакомую мордашку. Потом, вздохнув, пожала плечами:
– Просто она всегда много болела в детстве, мама часто лежала с ней в больнице. Естественно, что ребенок вырос избалованным и капризным.
– Заметь, ты и сейчас ее оправдываешь, – усмехнулся Альберт.
– Наверное, ты прав, – нехотя согласилась Ольга, поднимаясь с кресла. – Давай устраиваться на ночлег, завтра рано вставать: я хочу уехать первым же автобусом.
Спать им пришлось в одной комнате, в детской. Мама предложила сдвинуть кровати, но Ольга отмахнулась:
– Разберемся сами.
Заснула сразу. Этому способствовало все: родная кровать, привычное место, запахи детства. Она не слышала, как рано утром приехала сестра, как ее встретили родители, поэтому, проснувшись, удивилась, унюхав аромат пирожков с капустой, которые она никогда не ела, а Динка просто обожала.
Не глядя по сторонам, она прошлепала босыми ногами в ванную. Почистила зубы, умылась, без особого желания встала под душ. Ей ужасно хотелось кофе, однако в последнее время любимый напиток пришлось заменить по совету Алика на зеленый чай, к которому она никак не могла привыкнуть. Все это нагоняло тоску, а ведь еще предстояло прощание с родителями. Она-то знала, что увидятся они теперь очень не скоро. Несмотря на отсутствие взаимопонимания и детские обиды, Ольга любила их и знала, что будет скучать.
Когда она вышла в коридор, сразу же столкнулась с Диной. Для Ольги встреча была неожиданной, и она растерялась. Дина держала в одной руке теплый пирожок, в другой – стакан с молоком. Она загородила Ольге дорогу на кухню:
– Привет, сестричка! Не ожидала меня увидеть? А я приехала готовиться к свадьбе. Ты вот меня на свою даже не пригласила. Но я не обижаюсь, я тебя теперь тоже на свою свадьбу не позову. Мы ведь с тобой очень похожи: забеременели одновременно, замуж выходим вместе, фамилии у нас будут похожие, – у тебя Краснопольская, у меня – Немировская. Помнишь, ты говорила, что тебе нравятся фамилии на «ская». Мне тоже. И мужчины нам нравятся одни и те же.
Зажатая сестрой в узком проходе, Ольга вынуждена была слушать. Она рассматривала ее посеревшее, отечное лицо, ее губы со следами молока, пахнущие тушеной капустой, ее глаза, которые смотрели с вызовом, не мигая, и не испытывала никаких родственных чувств. Перед Ольгой стояла неприятная чужая тетка, говорившая ей гадости. Она отодвинула Дину в сторону и прошла на кухню. Матери там не было. Посреди стола красовалось блюдо с пирожками. Ольга подошла к плите и поставила чайник. Молча достала из холодильника колбасу, сыр и начала делать бутерброды. Дина, вошедшая вслед за ней, остановилась в дверях: