Ненависть навсегда
Шрифт:
Сказать по-чесноку, ему опротивело вести надзор за Штрафным Изолятором. В ШИЗО всегда нужно быть собранным. Никогда не знаешь, чего ждать от бешеных и озлобленных малолеток, которые содержатся на особенных условиях, в камерах с решетчатыми дверьми. Они, как скоты, сидят среди голых стен и хрен знает о чем думают – могут накинуться в любую секунду.
За двадцать три года службы на Повислого совершали нападения два раза, и то на первых порах. По молодости лет он действовал согласно протоколу: скручивал заключенного и держал на полу до прихода врача. Но если бы на него кто-нибудь накинулся сейчас, он бы ни за что не стал церемониться. Повислого знают как жесткого тюремщика, он зарекомендовал себя с действенной
Малой тем временем настойчиво долбился в дверь.
– Открой, гнида усатая! – Кричал он и теперь, сквозь одно решетчатое ограждение, когда основная дверь открылась.
– Ну! Что тебе? – гаркнул Повислый.
В ту же секунду цыганенок подпрыгнул к решетке и, просунув руки меж прутьев, попытался схватить его. Мальчишка зацепился правой рукой, скрутил воротник. Лицо его было перекошено злобной гримасой, как у зверька, но Повислый нисколько не испугался, и это заставило его призадуматься. «Почему ты не сделал ни шага назад, когда я вроде бы держу тебя за шиворот?» – как будто хотел спросить малолетний заключенный. Для уверенности он схватил за воротник второй рукой.
Повислый подхватил кисти и подтянул к себе. Он мог бы сломать цыганенку руки, рванув их вниз прямо сейчас, но тогда придется вызывать врача, писать рапорт… а это слишком много мороки. Пусть себе прыгает, если охота, но за слова ответить придется!
Повислый уперся ногой в решетку и что имелось силы дернул малолетнего заключенного. Трудно понять, чем ударился, то ли зубами, то ли лбом, но стук был четкий. Тот поочередно мигнул глазиками, в которых более не было однозначного выражения, и рухнул через мгновение.
– Я предупреждал, что ты получишь свое, – сказал Повислый, надеясь, что его слышат, – а ты не верил, сукин сын!
Но малой, судя по всему, не слышал. Он лежал на полу, раскинув руки по обе стороны, и как-то очень смешно выпятил заросший подбородок. Допрыгался! Повислый прочистил нос, шмоток соплей звучно впечатался в бетонный пол.
Только повернувшись, тюремщик вспомнил, что из глубины камеры за ними наблюдает третье лицо.
– Будьте дружны, мальчишки!
Поправив воротник, он запер дверь и направился к выходу, получая огромное удовольствие от того, какой гулкий звук производят его каблуки под темными сводами Штрафного Изолятора.
Глава 7
Сквозь темноту ресниц Глеб увидел желтые разводы на потолке. Он подтянул руки к лицу, ощупал переносицу. Кость цела.
Хриплый стон, какой-то слишком старческий, выскочил из горла, когда Войнов Глеб приподнялся с пола. Ему захотелось оглядеться, выяснить, что собой представляет Штрафной Изолятор, этот предмет многочисленных разговоров тюремщиков, но кровь прилила к голове. Пушечный залп боли разразился в висках, эхом пробежавшись по всей черепушке. Глеб улегся в прежнюю позу, надеясь, что боль уймется. Тщетно. Сознание пульсировало. Он потрогал затылок – крови не было. Значит, голова не пробита. Хоть какая-то положительная новость среди дерьма, которое обрушилось на него в последние часы.
От бетонного пола разило холодом. Кругом тихо, слышно лишь шорох собственных ботинок. Наконец, выдалась минута, чтобы обдумать событие, но мозг отказывался. Неудивительно. Кто вообще способен принять резкий переворот в своей жизни? Не то чтобы анализировать, но и принять, поверить в подлинность момента сложно. Глеб в тюрьме – шутка ли? Нет, это невозможно, не может быть, все случилось слишком быстро. Еще суток не прошло, как он ел на завтрак сырники, запивал дымящимся чаем, смеялся с младшим братом, затягивался сигаретой, а теперь вдруг лежит на полу тюремной камеры? Вряд ли. Также сомнительно, что здесь, в этой каменной темнице размером два на два метра пройдут следующие месяцы его жизни. Три месяца заключения или два при образцовом поведении, как сказали в суде. Судья стукнул молотком, немногочисленные присутствующие поднялись, один Глеб сидел, потерянно озираясь по залу, и повторял один и тот же вопрос: «как три месяца?»
Признаться, он и сейчас его повторяет, только к недоумению прибавились более жуткие чувства. Ужас, тревога, невыразимое отчаяние. Ничего другого не возникает при виде места, где он очутился. В существующих условиях не проживет ни одно существо, не протянет и недели. Как можно говорить о сроке в три месяца? Глеб не вытерпит, умрет прямо сейчас, от холода, голода и боли.
Какое-то скверное, похожее на мистическое предчувствие терзало Войнова Глеба: он не мог представить свое будущее. Как бы ни пытался, но ему не удавалось найти своего присутствия в завтрашнем дне, не было ни дела, каким бы он мог заняться, ни ожиданий, ни эмоций, лишь одна пустота на горизонте. Это настораживало. Неужели он и вправду погибнет совсем скоро? Бетонные стены шептали ответ: трое суток, максимум трое суток, после которых человек теряет рассудок. Может, он свихнется чуть позже, но главное не затягивать с этим. В конце концов, умирать дураком не так уж и обидно, подумал Глеб и попытался примерить состояние сумасшедшего. Как тогда заиграет мир в его глазах? Что станет мерещиться при виде бежевой краски, ровным контуром тянущейся по стене? Смирится ли его глаз к полумраку, и какого размера должно быть окно, чтобы в него проходило так мало лучей? Глеб повернул голову к источнику света…
Чье-то лицо висело над ним, близко, всего на расстоянии вытянутой руки. Глаза, цвет которых было не разобрать во тьме, смотрели неподвижно, сосредоточенно, как будто изучая.
Войнов Глеб подпрыгнул, в висках стучало, но больше всего беспокоило другое: кто находится перед ним, человек или тень? Встречный луч ослеплял, рассмотреть силуэт было невозможно.
Глава 8
Он долго разглядывал гостя в попытке определить реальность. В его камере кто-то оказался или ему опять кажется? Он сидит в Штрафном Изоляторе слишком долго, слишком, уже бывали галлюцинации.
Солнечные лучи, копьями торчащие из амбразуры-окна, летели незнакомцу в лицо и озаряли враждебно надутые скулы. От носа и выше залегала тень – под черной занавесью скрывалось все, кроме блестящих глаз. Незнакомец застыл, выставив кулаки вперед, точно в нерешительности, но от этого казался не менее грозным. Грозным и великолепным. Будто сам Бог отправил в стены посланника, который или убьет, или спасет его – неважно. Главное, положит конец многим его страданиям.
Сказать честно, он уже потерял надежду видеть в своей камере такого же молодого парня, как и он сам. О, эти проклятые тюремщики просто ненавидят его, и этот усатый Повислый больше всего! Ни дня не прошло без оскорблений, он только и делает, что пинает кирзовыми сапогами да отпускает грязные шутки. Ради очередной потехи Повислый вздумал держать его в изоляции. Штрафной Изолятор – так называется эта мрачная тесная камера, но за что дали статус особого опасного преступника, никто не сказал.
Один Бог ведает, сколько тянется это одиночное заточение. Месяц, два, полгода? Сам он давно потерял счет времени, а когда в последний раз спросил Повислого, скоро ли закончится содержание в таких жутких условиях, то получил сапогом в живот. Ни одна душа не отвечает на вопросы. Никто с ним не разговаривает. Он плакал, его не слышали. Он клялся, что покончит жизнь самоубийством, его все равно игнорировали. Мрачные мысли никуда не уходят, возникают все чаще и чаще. Всему виной одиночество. Тишина разъедает изнури, как ежедневная порция яда.