Ненависть
Шрифт:
– Людям свойственно заблуждаться, – философски заметил Рудольф. – Местные обитатели, в основной массе, не так уж плохи. Например Егор и его семья. Я думаю ваш еврей запудрил ему мозги.
– Воронов? – прищурился Сергей. – О нет, он страшный человек, ему нельзя доверять. Я не знаю сколько ваших убил этот одержимый фанатик.
– Со мной он достаточно добр.
– Это до времени. Вы не первый немец кого он приводит из леса. Остальные не выжили. Люди говорят - это эксперимент, он хочет сделать из вас такого как он.
– Вряд ли получится, – недоверчиво хмыкнул
– Вы его совершенно не знаете, Воронов ломает людей, пережевывает и сплевывает, – Сережа опасливо огляделся. – Этот человек дьявол, сошедший с ума после гибели сына.
– Сына?
– Старший, год назад. Мне не докладывают. Они, вроде, собирались взорвать мост. Из шести человек вернулись трое. С тех пор Воронов пропадает в лесу словно волк, придет, отдохнет и снова уходит. Он по локоть в крови. В этот раз притащил вас. Судачат, что вы похожи на его сына Николая, поэтому до сих пор живы.
– А я похож? – сжался Рудольф.
– Совершенно нет, – слабо улыбнулся ассистент. – В мысли Воронова не забраться. Опасайтесь его, не верьте ему, – он встал, подошел к столу и принялся сосредоточенно чертить на обрывке бумаги. Вернулся, сунул аккуратно сложенный листочек, и прошептал:
– Спрячьте, спрячьте немедленно, иначе нас обоих ждет смерть. Я нарисовал план деревни с ориентирами, приблизительно, как смог, я не географ. Если сумеете убежать, обещайте вернуться за мной. Скажите немцам, что я не такой как они. Обещайте.
– Обещаю, – выдохнул Руди, пряча бумагу во внутренний карман.
– Спасибо, а теперь уходите, – сбивчиво зашептал унтерменш. – Нам нельзя разговаривать, кругом уши, а я… я хочу жить. Идите и помните о своем обещании. Больше ни слова.
Рудольф проскользнул за дверь. Странный человек. Можно ли ему верить? А есть другой выход? По углам кухни сгустились чернильные тени, дрожащий свет едва теплящейся лампы прыгал по стенам. Хозяина нет, наверное спит, на столе пустая бутылка и остатки еды. Руди подобрался поближе, удостоверился, что никого нет, и взял нож с расколотой, наборной рукояткой и длинным, сточенным до шила лезвием. Сталь вселила уверенность. Теперь вооружен и опасен. Унтерменши странные люди, позволяют пленникам свободно передвигаться где вздумается. Можно поискать что-нибудь посерьезнее, но жадность губит.
Руди тихонько выбрался на улицу. От ночного холода развороченная челюсть заныла с новой силой. Темнотища хоть глаз коли, совсем рядом шумел спящий лес, выводили трели сверчки, на хмуром небе повисла белая луна, скрытая рваными клочьями облаков. Где теперь искать свои любимые нары? Стрелок интересный такой, ушел и трава не расти.
– Ну наконец-то! – раздался из темноты тонкий, девичий голос. – Я думала тебя там замучили.
– Ты? – удивился Руди, заметив Катерину, сидящую на лавочке рядом с крыльцом.
– Папка велел тебя встретить, – девчонка шмыгнула носом. – Говорит, заблудится гость дорогой, пропадет.
– А он где?
– Понятия не имею, он передо мной не отчитывается, – Катерина встала и одернула курточку.
– Замерзла? – спросил тронутый заботой Рудольф.
– Я тепло оделась, – сообщила из
–В дом можно было зайти.
–Ненавижу больницу, – беспечно отмахнулась Катерина, едва не попав Рудольфу в лицо. – Лучше звездами любоваться, и воздухом подышать. Сон крепче будет.
– Это разве больница? – наиграно удивился Рудольф. – Вот у нас, в Эккентале, больница так больница, три этажа, все белое, высокие окна, море света.
– Как во дворце? – наивно поинтересовалась Катенька.
– Чем-то похоже. А ночью весь город в огнях и машины несутся по улицам.
– Я никогда не видела машин, – с сожалением откликнулась девочка.
– Всю жизнь здесь? – догадался Рудольф.
– Конечно же нет, – фыркнула Катя. – Не делай из меня принцессу, заточенную в замке. Мы каждый год ездим в…, – она на секунду смешалась. – В город один, на ярмарку. Там огромные дома, даже двухэтажные есть. Весело, все торгуют, дерутся, пьют, можно конфеток и пироженок до отвала наесться, и на карусели кататься. А еще всякие представления посмотреть, жуть интересные. А машин нет, наверное, потому что дорог нет, лошади есть.
– Это не то, – фыркнул Рудольф. – Жалкая пародия. Тебе надо увидеть немецкие города.
– Думаешь? – опасливо уточнила Екатерина. – Наверно было бы неплохо.
– Неплохо?– рассмеялся Штольке. – Стоит тебе приехать и ты влюбишься навсегда! Представь магазины с платьями, косметикой и украшениями, оденешься как королева, сходишь в кино, а потом наешься мороженого. Любишь мороженое?
– Очень люблю, – призналась девочка. – Вкуснотища, я всегда по четыре порции съедаю, однажды даже ангину подхватила, мама ругалась и папу ругала, а он смеялся. Я бы тоже смеялась, но у меня температура под сорок подскочила, думали Богу душу отдам. Пришел Валерий Петрович, сделал укол, таблеток горсть насыпал горчущих, а маме велел не ругаться, потому как ангины от мороженного не бывает, и вообще, мороженое при ангине полезно. Мама сказала, его папка подговорил.
– Ну вот видишь, значит тебе у нас очень понравится, – закинул удочку Руди.
– Папа говорит, я буду жить в немецком городе, – последовал неожиданный ответ.
– Как это?
– Немцев прогоним и вселимся! – звонко рассмеялась чертовка.
Руди поперхнулся. Развесил уши олух, забыл с кем имеешь дело. Она просто смеется. Надо бы поставить девчонку на место.
– Не боишься меня? Ночь, кругом ни души, а я все же немец.
– Вроде не очень боюсь, – прислушалась к себе Катерина. – Нет, не боюсь, ты нестрашный совсем.
Рудольф поморщился, прекрасно зная, что ничего ей не сделает. Немцы не воюют с детьми. Рыцарский дух и врожденное благородство. Именно поэтому, по всей Европе стоят памятники с немецким солдатом, держащим на руках спасенного мальчика. Поднять руку на ребенка способны лишь унтерменши, именно отношение к детям и старикам, отличает высшую расу от нелюдей.
– Как брат? – поспешил он перевести разговор. – Не вернулся?
– Нет, он у бабушки прячется. На отца обижается.
– Из-за меня?