Ненавижу семейную жизнь
Шрифт:
Ванде, должно быть, казалось, что ее собственные дочери решили наказать ее за ведомые и неведомые прегрешения, — может быть, за то, что она ушла от нашего отца? Думаю, так оно на самом деле и было, мы вынуждали Ванду признать горькие последствия этого ее поступка своим непрекращающимся протестом, который прорывался в форме чуть ли не мстительной плодовитости и склонности к беспорядочному сексу. И ведь в чем беда: мстя ей, мы не притворялись, не играли роль, мы были очень искренни — все мы любили секс. А Ванда не любила или просто не позволяла себе его любить. Зато ей было свойственно неукоснительное чувство долга по отношению к своим детям, и мы, трое дочерей, вовсю этим пользовались.
Обосновавшись
Сейчас о художниках группы Примроуз-Хилл пишут книги; тем, кто купил их работы, когда еще было можно, повезло. Джордж, забросивший ради Серены живопись, так глубоко презирал и Салли Энн, и всех, кого она у себя выставляла, что Серена даже не заглядывала в “Примрозетти”, а ведь могла бы совсем дешево купить Хокни и Ауэрбаха. Я однажды хотела купить Эдварда Пайпера, но понадобилось ремонтировать стиральную машину. Салли Энн была щедра по отношению к своим художникам, это она могла себе позволить, но мне платила гроши — меньше даже, чем получала у нас Розанна. Те, кто трудится в сфере искусства, трудятся из любви к искусству, так у нас принято считать.
Розанна зарабатывала пять фунтов в неделю у Джорджа с Сереной и у меня. Мне же платили четыре фунта пятнадцать шиллингов в неделю — естественно, без стола и квартиры — за то, что я показывала картины, иногда их продавала, вела корреспонденцию и бухгалтерию, подметала помещение, вытирала пыль, наводила блеск и лоск и мыла сортир. Ах, если бы кто-то надоумил меня пойти учиться, получить образование, профессию, но то были шестидесятые годы, что мы тогда понимали? Считалось, что женщину следует содержать, мужчина должен ее обеспечивать, а если он отказывался, как отказался Чарли, женщина изображала из себя жертву и мученицу, и я это хорошо умела. Мои посягательства на роль жертвы возмущали маму. “Чего ты хочешь? — спрашивала она. — Ну конечно, этот твой распрекрасный Чарли не собирается тебя содержать. И не надейся, не трать попусту время. Мужчина содержит женщину, только если она у него всегда перед глазами, спит рядом с ним в постели и готовит еду. Говорила я тебе: не выходи за него замуж”. Она могла бы добавить: “Скажи спасибо, что он, по крайней мере, сделал честную женщину из той вечно пьяной неряхи и наркоманки, какой ты тогда была”, но по доброте душевной не добавляла. Я в юности пережила тяжелый период, когда гормоны буквально разрывали меня на части, это было не менее мучительно, чем климакс.
Серена, совершив короткую вылазку в подпольный мир лондонской богемы, нашла там обожающего ее поклонника, который поддерживает с ней отношения всю жизнь, и тут же вернулась домой к мамочке. Я же не устояла перед соблазном безграничной свободы и спустилась из подполья еще глубже — в подземку, и прошли годы, прежде чем я вернулась домой.
Мартин
— Нет, Мартин, так нельзя, — говорит Хетти. Китти спит. — Ты не будешь писать статью, расхваливающую сэндвичи с чипсами. Ты столько раз мне говорил, что сэндвичи с чипсами убили твоего отца.
— Господи, Хетти, до чего же ты любишь передергивать. Смотри на все проще.
Ах ты, демагог, думает Хетти. После рождения Китти он впал в непрошибаемую серьезность, а она терпит. Хетти уже вторую неделю как работает. По мнению Мартина, она слишком давит на него своими мнениями и суждениями. Перед ним прежняя Хетти, какой она была до рождения Китти, но он надеется, что она не зайдет в своей независимости слишком далеко. Он сознает, что привык к ней в ее подавленной ипостаси, она ему больше нравится.
Нынче вечером оба вернулись домой рано и успеют искупать Китти; Агнешка тем временем наскоро печет пудинг из тунца с морковью — она любит морковь: витамин А, каротин, мягкая клетчатка, завтра она взобьет морковь в блендере ребенку на обед. Хетти теперь кормит девочку грудью один раз в сутки, рано утром. Грудь у нее больше не болит, истерзанные соски зажили. Она ласкает девочку, прижимает к себе, воркует с ней, играет, когда никто не видит, и Мартин тоже не чувствует себя обездоленным.
Обнимая друг друга ночью, они вынуждены вести себя тихо, потому что в соседней комнате теперь Агнешка, но это их странно волнует, как в самом начале, словно они совершают что-то восхитительно запретное. Нет, никто никогда не запрещал ни ему, ни ей заниматься любовью, наоборот, ведь их воспитало поколение родителей, которые призывали весь мир любить, а не воевать. Но не важно, к какому поколению ты принадлежишь, возможность свободно выражать любовь, которой никто не препятствует, — слишком большая радость, боишься, что за нее потом придется дорого заплатить.
— Но что случилось с “Деволюцией”? — спрашивает Хетти. — Я думала, это серьезное издание. Почему они вдруг попросили тебя написать такую дешевку?
— Никакая это не дешевка, — говорит Мартин. — Это удачный журналистский ход. Мы меняем тактику. Концентрируемся не на том, что вредно, а на том, что полезно, только и всего.
— Думаю, ты должен отказаться. “Давайте подружимся с картофельными чипсами”. Тебя все на смех поднимут.
— Не поднимут. Может, и усмехнутся, но читать все равно будут. Гарольд предложил мне вести собственную рубрику. Всем очень понравились “Брюзги и скряги”. Многие там, наверху, стали смотреть на все другими глазами.
— Но, надеюсь, не окривели, — говорит Хетти. — А наша молодежь, ее принципы и убеждения, стремление изменить существующий мир? Почему ты хочешь их предать?
Мартин признается, что если он не напишет, какое благо нам несут картофельные чипсы и казино на каждом углу, его перебросят на реформу социального обеспечения, и просит ее принять в расчет соображение, что на журналистском поприще он вернее добьется и финансового благополучия, и победы на выборах в парламент, чем погрязнув в статистике.
— Они тебя купили! — восклицает Хетти. На ней красный костюм, который ей подарила Серена в честь возвращения на работу, и сидит он на ней великолепно. Костюм Prada. Хетти чуть-чуть поправилась на агнешкиных ужинах и завтраках, да еще позволяет себе за обедом в суши-баре, что рядом с агентством, бокал белого вина, так что от прежней загнанности не осталось и следа. Выглядит она потрясающе.
— Напрасно ты так говоришь, — говорит Мартин. — Статистика показывает, что организм усваивает больше питательных веществ, когда мы получаем от еды удовольствие. Чипсы, если их есть от случая к случаю, никому не принесут вреда. Наоборот, от них большая польза.