Ненавижу
Шрифт:
— Вы думаете, так нельзя? — он присел на топчанчик, ноги совсем не держали, почему-то не хотелось, чтобы врач это заметил. — Лика просила быть с ней рядом. Разве можно отказать беременной женщине?
Прозвучало неискренне. Врач тут же заметил: и слабость в ногах, и фальшь на языке.
— Многие женщины настаивают на совместных родах, потом себе локти кусают. Баба, она ведь как думает? Кричать не буду, ведь я очень сильная, а кричат только слабые. Никакой боли не боюсь — был бы милый рядом. Да и вообще у нас все будет очень быстро и очень красиво. Муж нежно поцелует в лоб и прошепчет: "Тужься, любимая, тужься".
Розовая
— Действительно так больно?
— За себя не скажу, не рожал, — усмехнулся врач. — Но пациенток спрашивал. Одна, знаешь, как сказала? Что во время родов тебя как бы разрывает изнутри, и, кажется, что этим разрывам нет конца и края. Пограничное состояние между жизнью и смертью. По-моему, они не от боли кричат, а от другого…
— Чего?
— Давая жизнь, они видят смерть. Вот, что самое страшное. Смерть может затянуть. Потому и больно. — Врач помолчал, потом достал фляжку из кармана халата и налил Вадиму еще в пластиковый стаканчик. — Пей, мужик, скоро легче станет. Сколько работаю, никак привыкнуть не могу. И почему мы норовим изобрести велосипед именно там, где не надо?! Что за мода такая — рожать вместе с мужем? Наши предки и близко не допускали мужчину к роженице, из всех родственников разве что мать могла присутствовать, да и то считалось дурной приметой. Мы же папашу тянем. Как на кастинг. Приходи на меня посмотреть! Ну, и что? Вот ты, к примеру, поддался на провокацию. Пришел. Увидел. Победил ее страхи? Наверное. А зачем? Знаешь, старик, говорят, что если в браке есть хоть одна малейшая трещина, мужу на родах присутствовать нельзя. Все чувства отрубает. Ладно, пошел штопать твою красавицу. Привет передавать?
— Не надо. Сам потом приду.
Но он не пришел. Сбежал. Прав оказался врач: трещина стала глубже, острее по краям. Лика это чувствовала, но молчала, по-женски надеясь, что все пройдет и будет, как раньше. Дашке в прошлом месяце исполнилось пять лет. И все это время они с Ликой не были близки. Ни разу.
Вадим включил компьютер и запустил игрушку с диска. Пиф-паф, ой-ой-ой, умирает зайчик мой. Палец яростно жал на кнопку мыши, словно взрывы там могли хоть как-то помочь здесь. Плохо, все плохо… И с каждым днем становится еще хуже. Словно в омут затягивает, и уже не выбраться. Ноги не чувствуют дна. Да и какое дно у бездны?
Жизнь совсем стала невыносимой два года назад.
Стас…
Станислав Александрович…
Черные, чуть вьющиеся волосы. Темно-серые глаза. Резко очерченный рот — вкусный и твердый. Спортивная фигура. Тонкий флер парфюма. Вадим иногда ловил себя на мысли, что думает о своем боссе, совсем как влюбленная женщина. Цепко отмечает детали, ревнует к сопернице и мечтает об одном лишь поцелуе. Но об одном ли?
Они приятельствовали семьями, ездили друг к другу на дачу, их дети были погодками. Сдружились не сразу, сначала долго и осторожно присматривались. Но дела фирмы, совместные проекты, одинаковый возраст и социальный статус — как тут не найти общего языка?! Сначала дни рождения, потом другие праздники, и вот летом — уик-энды. На даче Стас преображался. В офисе смурной, жесткий,
— Нет, ты мне скажи, Вадим, о чем думает наша Дума? Ох, ха-рр-а-шо!!!! Еще веничком давай! Молодца! Представляешь, подготовили законопроект об этих, тьфу, даже язык не поворачивается… дескать, надо позволить и нашим пидорам в брак вступать. Совсем сбрендили! В стране полный бардак, а они о гомиках заботятся. Эх, будь я там, все бы высказал. Кстати, поздравь — осенью баллотируюсь. По крайней мере, попробую.
— Стас, что ты к ним привязался…
— Да потому что противно это, понимаешь? Самой природе человеческой противно! И если угодно, это против жизни, как таковой. Мы ж иначе вымрем, если мужики станут пидорами. Мужик бабу должен любить: теплую, красивую, податливую. Баба для того и создана, чтоб ее любили! И это этой любви должны рождаться дети. Вот так, а не иначе. Чего молчишь-то?
— Думаю.
— Чего тут думать? Вот ты свою жену любишь?
— Люблю.
— И правильно. Люби дальше: с чувством, с толком, с расстановкой. И не только жену. Делай, как я, делай, лучше меня! Любовь — гарантия хорошей семьи, секс — гарантия здорового образа жизни. Хочешь, я тебя с охренительной блондинкой познакомлю? Мастер спорта, кстати… по карате.
— На хера? У меня уже одна такая есть.
— Каратистка?
— Блондинка.
— Точно. Забыл совершенно. Ну, тогда с брюнеткой хочешь? Стилист-консультант.
— Тебе, получается, уже надоела?
— Больше трех раз с бабами не сплю. Принцип.
— Почему именно три, а не пять?
— Первый — чтобы примериться и познакомиться. Второй — чтобы получить удовольствие. Третий — чтобы попрощаться. Так как?
— Не хочу.
— Зря! Отказываешь себе в разнообразии. Столько женщин вокруг, а ты к жене прилип.
— Однолюб.
— Бывает, — Стас поддал жару. — Понять — никогда не пойму, но уважаю. За верность традициям. Только ты своей не проговорись.
— Обижаешь!
— Обижают, знаешь, где? Ладно, закрыли тему. Ух, хорош! Теперь по водочке и шашлычку. Ага?…
Ба-бах! Еще одного убили! Продолжаем. Бэнг-бэнг! Что дальше, Вадим? Сколько все это может тянуться? Сколько можно обманывать себя, окружающих? И самое главное — если вообще способ выбраться из кокона лжи, куда сам себя загнал. Несколько раз он был готов признаться Лике, но она инстинктивно избегала подобных разговоров. Странно, женщине может скорее смириться с мыслью о возможной сопернице, чем с информацией о том, что ее муж — гомосексуалист. Латентный, потому что он ни разу, ни с кем… Впрочем, ей от этого не легче.
Признаться — значит, перечеркнуть всю свою прежнюю жизнь. Вадим пока что не готов к подобному заявлению. О кастинге в новое шоу он узнал совершенно случайно: столько спама приходит на рабочий компьютер, что удаляет сразу, не вчитываясь. А тут зацепило. Прочел и метнулся, ни минуты не сомневаясь, что пройдет. Ведущий говорил, что все герои будут в масках, голос чуть исказят. Так что риска никакого. Всего лишь час в прямом эфире. А там… там операция… И новая жизнь. И вот тогда он со Стасом за все расквитается.