Ненавижу
Шрифт:
Любимый отдел: "Для дома, для семьи". Еще одна часть генеральной репетиции счастливого супружества. Впереди маячил призрак будущей жизни, кризис среднего возраста еще не стучался в дверь. Все впереди. Все хорошо. Именно поэтому, наверняка, оба так сладострастно и неторопливо вертели в руках замки и молоточки, ершики для мытья посуды, решетку для раковины и кольца для карнизов. Все новое, глянцевое, словно сошедшее со страниц заморского каталога.
Наверняка, его спина ловила жаркие и завистливые взгляды покупательниц — Хозяин пришел! И почувствовав мощный флюид,
Субботние вылазки настолько въелись в его подсознание, что, забывшись, притащил в отдел Марину. С видом фокусника, вынимающего из шляпы одну гадость за другой, демонстрировал сверла и сверлышки, шпатель и ручки от дверей. И еще новенькие ключи. От дома. А где-то рядом розовощекие мамзели стругали корейскую морковку и предлагали принять участие в рекламной распродаже. Тонкие, почти прозрачные стружки, одинаково прилипали к дорогим кашемировым пальто и дешевым китайским курткам. Маленькие поцелуйчики среди ноябрьской непогоды. Вслед неслись картонные слова западной рекламы, такой навязчивой и чужеродной в питерской дождливой слякоти.
Марина не успела опомниться, как Селезнев потащил ее дальше. Сквозь массивные двери, навстречу дождю и холоду. Они почти бежали и, задохнувшись, она вдруг представила, что еще немного, еще чуть-чуть, и они ворвутся в прозрачной-белоснежный мир, где высоко, почти под самым куполом этого маленького мирозданья блеснут два переплетенных кольца. И тогда… И тогда больше не нужно скрываться, считать минуты до расставания и звонить только после условного сигнала… Можно спорить по мелочам, и каждую ночь сворачиваться клубком около любимого, пропитываясь его запахом и снами. Почему у любящих разные сны? Чтобы они могли ими делиться. У остальных сны одинаковые, подернутые пылью и печалью.
В динамиках, словно подружка по бабьей доле, разновозрастных посетительниц утешала-уговаривала звонкоголосая Танечка: "Женское счастье, был бы милый рядом…". И вот оно перед ними раскрылось, настоящее счастье. Дамское. Портьеры и гардины, тюль и шелк волнами спадали на пушистые пледы и мягкие подушки.
— Смотри, вон видишь, те, полосатые шторы?
— Вижу.
— Нравятся?
— Очень.
— И мне. Правда, необычные? Алиса их здесь покупала. Очень стильно смотрятся. И к обоям замечательно подходят, помнишь, мы еще летом их клеили?
Отчего люди не летают? Да потому что падают, блин! И очень больно, не успев сгруппироваться. Ей тогда хватило сил, чтобы улыбнуться, похвалить безупречный вкус Алисы Селезневой, а потом… затеряться в толпе.
Как тяжело не заплакать на людях, слезы набухают, готовясь сорваться чернильными каплями, а ты внимательно изучаешь плакат на стене — "Аэрогриль — путь к сердцу мужчины". Мужчины… А какой путь лежит к сердцу женщины? Только на тридцатом году жизни она поняла — путь к сердцу женщину не должен лежать.
Рядом две подружки делились амурными
— Представляешь, он звонит в полпервого ночи и говорит — я все понял, будь готова, завтра мы пойдем в очень интересное место. Я его спрашиваю, в какое место, а у самой сердце так часто-часто бьется. Ну, все, думаю, вон он мой свадебный час. Вскочила ни свет, ни заря, причепурилась, вся в белом. Белые брюки, белый пиджак и белые туфли. Сердце стучит. Вот бы поскорее. Сижу, жду. Приходит. Спрашивает, паспорт у тебя с собой, а я, как корова царя небесного, только киваю, слов нет, понимаешь, нет… Идем. Долго. Какими-то дворами, переулками. Он молчит, и я молчу, думаю, волнуется. Говорит, наверное, там очередь, подождать придется. Да мне что, я в этой очереди хоть всю жизнь могу просидеть, был бы милый рядом.
— Ну а потом?
— А потом пришли.
— В ЗАГС?
— В КВД. У него день свободный выдался, чтобы проверить свои подозрения.
— Проверил?
— Проверил. Теперь оба лечимся.
Женское счастье.
…Марина снова уставилась в анкету. Ну, допустим, имя она напишет вымышленное — не привыкать, возраст — настоящий (скрывать, пока что нет причины), место работы… Она вспомнила, как сегодня с трудом отпросилась с работы, буквально вырвав начальственное согласие. В спину услышала:
— Вы стали халатно относиться к своим служебным обязанностям, Селезнева-младшая. Берите пример с Селезневой-старшей. Всего несколько месяцев в нашем отделе, а какие замечательные показатели.
Лучше бы он этого не говорил. Марина до сих пор уверена, что Селезнева-старшая пришла в их фирму сознательно, чтоб помучить жену своего бывшего мужа. Забавно, но коллеги до сих пор уверены, что они просто однофамилицы. Чего только не бывает в жизни! Даже их общий муж не знает, насколько тесно переплелись судьбы его любимых женщин. Одной в прошлом, другой — в настоящем. По-своему заботится о каждой, ему приятно, а их раздражает.
— Ты стала нервная какая-то, Мариночка. Может, тебе валерьянки попить? К доктору записаться?
— Я записалась. Ухо-горло-нос называется.
— Тебе бы к неврапотологу…
— Давай уж сразу к психиатру и в желтый дом с окнами на север. Там, говорят, вакантные места открылись.
— Какая ты злая, Мариночка, не то, что Алиса. Она всегда улыбается.
— До, после или во время?
— Всегда!
— Марин, тебе звонили с работы. Что-то срочное. Приятный женский голос. Смутно знакомый. Мы даже немного пофлиртовали. По телефону, разумеется. Ты не возражаешь. Если я приглашу твою коллегу на съемки?
— Даже если я буду возражать, ты ведь все равно пригласишь….
— Но ты ведь не возражаешь, детка…
— Марина, ты не возражаешь, если я заеду к Алисе? У нее проблемы с компьютером. Могу помочь.
— С каких пор ты стал понимать в компьютерах, Селезнев? Ты ведь кувыколки от втукалки не отличишь?
— Марина! Перестань кричать!
— Я не кричу. Я просто не понимаю, какого черта ты туда ходишь! У тебя теперь другая семья! Забыл?
— Не забыл! А где находится кувыколка?