Шрифт:
На козлах почтового фургона сидел дряхлый старикан. Казалось, дунь – и он рассыплется в пыль, но из-за пояса торчала рукоятка кольта. Челюсти старика непрерывно двигались, – Грэхем Роу решил было, что это какой-то тик, но тут возница перегнулся и ловко сплюнул густо-коричневой от табака слюной. Грэхем содрогнулся и нервно поправил котелок. Оглядел коновязь у станционного буфета; трех джентльменов в сапогах, гигантских шляпах и повязанных задом наперед платках; дорогу, где в белой пыли ветер гнал несколько шаров перекати-поля; и содрогнулся еще раз. Носильщик водрузил чемодан Грэхема на подножку и затянул ремни. Возница вяло щелкнул кнутом, и пара гнедых переступила с ноги на ногу. Грэхем с тоской взглянул на расписание поездов, мелом выведенное на доске рядом с кассой, и полез в фургон.
Он оказался единственным
Похоже, встали надолго. Потягиваясь, Грэхем Роу вышел из кареты. Густо пахло раздавленной зеленью, цветами и пылью. Вокруг серебристо отсвечивала в свете встающей луны прерия, все такая же плоская – лишь висящие на горизонте синеватые вершины гор да несколько куп деревьев, похожих на черные кляксы, нарушали серебряное однообразие. Фургон стоял посреди этого травяного моря, как нелепая лодка. Распряженные лошади тихо пощипывали траву. Возница, завернутый в полосатое одеяло, нахохлился на козлах.
– Почему мы встали? – спросил Грэхем.
– Темно, – лаконично ответил старик, кутаясь в одеяло. – Ось сломалась. Ложитесь внутри – все сиденья ваши.
Грэхем Роу почти обрадовался. Ночь была так тиха, воздух так свеж, трава – такой мягкой, что хотелось растянуться прямо на земле и долго-долго смотреть на звезды. Он поднял голову. Звезды были на месте, огромные и мохнатые; млечный пусть казался россыпью мелкого серебристого конфетти. Чувствуя себя ребенком, Грэхем, по-прежнему задирая голову, повернулся вокруг своей оси. Увиденное привело его в чувство: небо на юго-востоке было скрыто быстро движущимися рваными тучами. Пока Роу смотрел, между ними вспыхнул разряд молнии. Он стал считать, дожидаясь грома, не дождался, махнул рукой и вернулся к фургону.
Спать на голой земле уже не хотелось. Грэхем осмотрел фургон; парусиновая крыша показалась ему ненадежной. Он уже почти чувствовал, как пропитанный водой костюм липнет к телу, и холодные потоки дождя заливаются за воротник, но вдруг заметил слабый огонек, еле различимый за кронами одной из рощиц.
– Что там? – спросил он у кучера.
– «Старые акации». Полмили отсюда, может, чуть больше.
Грэхем воспрял духом. О западном гостеприимстве ходят легенды; ни один ковбой не оставит путника ночевать на улице, под дождем. Конечно, быть может, это ранчо – всего лишь хижина бедного скотовода; но и тогда, наверное, для Грэхема найдется охапка сена под каким-нибудь навесом – а он поделится с хозяином своими припасами. Помахивая тростью, Грэхем Роу решительно двинулся в сторону огонька.
– Я б не стал, – произнес возница ему в спину.
– Почему? – Грэхем оглянулся и сердито подбоченился. – Хозяин начнет палить из кольта, едва я подойду на выстрел?
Старик флегматично пожал плечами.
– Вот что, дорогой, – раздраженно сказал Грэхем. – Если хотите, можете оставаться здесь и мокнуть. А я собираюсь переночевать под крышей.
Даже на дилетантский взгляд Грэхема Роу ранчо было на редкость запущенное. В лунном свете хорошо видны были покосившиеся ограды, прорехи в крыше сарая, трещины в рассохшейся колоде для воды. А еще было тихо, так тихо, что шорох собственных шагов оглушал его. По представлениям Роу, на ранчо даже вечером не должно бы быть так покойно – там, глядишь, скот клеймят, там – сколопендру гоняют, а тут – вакеро что-то поют под гитары… Может, хозяин с работниками где-нибудь на дальнем пастбище? Или… от одной мысли об этом Грэхема пробрал озноб. Что, если ранчо разграблено индейцами, а его обитатели перебиты? Что, если это случилось совсем недавно, и огонек – лишь уловка, ловушка для простаков вроде него… Пригибаясь, Роу пересек поросший жесткой травой двор и замер у длинного строения с плоской крышей, в окне которого мирно мерцала лампа. Затаил дыхание, готовый услышать свирепые вопли. Постоял, вжимаясь в перила круговой веранды.
Прерия молчала. Слегка успокоившись, Грэхем Роу смущенно усмехнулся и покачал головой. Тишина и непривычная обстановка явно подействовали ему на нервы. Все еще посмеиваясь, он громко постучал, и, не дождавшись ответа, толкнул
Пару раз окликнув хозяина, Грэхем принялся осматриваться. Он находился в просторной комнате, заваленной седлами, попонами и прочей пахучей амуницией. Стол выглядел так, будто какая-то женщина взялась однажды навести здесь порядок, да так и не успела закончить. Часть писем и газет была сложена в аккуратную стопку и придавлена, как пресс-папье, странной железкой с рукояткой из рога. Повертев ее в руках, Грэхем сообразил, что это клеймо – полумесяц и молния. Остальные бумаги валялись вперемешку с пряжками и мотками сыромятного ремня, пересыпанные порохом и табаком. Хозяин ранчо явно привык жить в скотоводческом лагере посреди прерии, а не в четырех стенах… Либо холостяк, либо вдовец, решил Грэхем и тут же заметил предмет, резко выделявшийся на фоне простого ковбойского скарба.
Это был дагерротип в серебряной рамке с завитушками, украшенной сухим цветком. Грэхем машинально стер со стекла толстый слой пыли и вздрогнул. С портрета на него смотрела молодая темноволосая женщина, смугловатая, с ямочками на щеках и огромными темными глазами. Грэхем осторожно поставил портрет на место и задумчиво покусал ус. Даже на этом мутном изображении было невозможно не узнать Нэнси – мисс Нэнси Лоренс. Именно ради нее Грэхем Роу, человек сугубо городской, рядовой редактор в крупном восточном издательстве, и отправился к черту на кулички.
Мисс Нэнси Лоренс была автором популярных дамских романов. Она выросла на ранчо и лишь в шестнадцать перебралась на Восток вместе с внезапно разбогатевшим отцом. Приобретя образование и манеры настоящей леди, Нэнси полюбила играть в вольное дитя прерий – вольное ровно настолько, насколько это уместно в салоне. Она часто намекала, что мать ее была из племени то ли команчей, то ли апачей, – Грэхем Роу никогда не вникал в это, как не вникал и в суть видений, которые посещали писательницу с завидной регулярностью. Роль собеседницы духов удавалась Нэнси так же блестяще, как и роль очаровательной дикарки, так что, когда мисс Лоренс объявила, что возвращается на родину, никто не поверил ей. Душно в городе? Тесто в гостиных и литературных салонах? Все решили, что Нэнси слегка переигрывает… но не становится от этого менее привлекательной. А мисс Лоренс в это время укладывала дорожные сундуки.
Жизнь в прерии изменила романы Нэнси. Холодновато-изысканный стиль постепенно становился все более лаконичным и в то же время пряным, так что в издательстве даже подумывали – не вышла ли мисс Лоренс замуж. Очень быстро Нэнси переключилась с миллионеров и красавиц-актрис на благородных ковбоев и прекрасных дикарок. Редактор не возражал: буйные страсти в прериях разлетались, как горячие пирожки. Трижды в год в издательстве получали очередной роман, трижды в год отправляли Нэнси чек. На письма она не отвечала. За два с половиной года никто не получил от нее ни строчки помимо рукописей. Сначала это казалось милой причудой, потом стало раздражать и тревожить. Особенно когда стало понятно, что духовные изыскания мисс Нэнси зашли так далеко, что стали отражаться на ее книгах. Немного мистики никогда не повредит, но в последних двух романах всяких индейских штучек про духов было уже больше, чем страстей и приключений, а это никуда не годилось. Кроме того, мисс Нэнси слишком уж увлеклась достоверностью. Дамы обожают читать про любовь мужественного ковбоя к прекрасной индейской скво – но только в том случае, если героиня как две капли воды похожа на их соседку.
Так и вышло, что Грэхема Роу отрядили в Аве-Арройо – разыскать мисс Нэнси, отечески пожурить и заодно аккуратно выяснить, не переметнулась ли знаменитость к конкурентам.
Размышляя о том, как портрет Нэнси мог оказаться в таком доме, Грэхем вышел на веранду, где стояло несколько плетеных кресел. Развалившись в одном из них, Грэхем закурил, любуясь звездным небом – гроза, похоже, прошла стороной. Синие лужицы лунного света плескались на дощатом полу веранды. Табачный дым не мог заглушить пряный запах травы, тонкий аромат ночных цветов цереуса… Что ж, Нэнси можно понять. Одна эта ночь стоит года, проведенного в городе. А портрет? Любопытство не давало Грэхему покоя. Может, хозяин ранчо оказал ей какую-нибудь услугу – в конце концов, прерия до сих пор полна опасностей. А может, этот ковбой, несмотря на внешнюю грубость, настоящий джентльмен, и Нэнси полюбила его… Что ж, Грэхем только рад за мисс Лоренс – лишь бы не переставала писать да не увлекалась антуражем.