Нэнуни-четырехглазый
Шрифт:
— Нынче у нас большой заказ на лебедей. Главный орнитолог варшавского музея профессор Тачановский во что бы то ни стало просит добыть для них еще и самого красивого, самого крупного лебедя-шипуна, да еще самца, цигнус олор. Он думает, это так просто, а олор — редкий подвид. Вот добудь. Задал мне задачу…
В этот момент все сразу насторожились: ухо уловило приближающийся знакомый свист-шорох крыльев. В этой семье существовал еще один неписаный закон: на охоте ружье всегда должно лежать под рукой, так, чтобы в любой момент его можно схватить без лишних
А через несколько секунд в тумане обозначился темный силуэт большой птицы, летящей прямо на палатку. Какой-то опытный вожак, уловив своим безошибочным барометром приближение ясной погоды, низко облетал окрестности. Охотники замерли. Ближе, ближе, и вот птица уже почти над головой…
Все выстрелы слились в один. Птица дрогнула, «сломалась» в воздухе, обратившись в комок, и гулко шлепнулась среди кочек в двадцати шагах от стрелков.
На шум пальбы из палатки с ружьем в руке нагишом выскочил взъерошенный Семен Лукич. Но было поздно, братья уже наперегонки бежали к сбитому лебедю.
— Мой, — на ходу выдохнул Шура, — здорово я его, а?
— С какой стати твой? — Я-то стрелял, а твоего выстрела и не слышал! — Юрий первым поднял птицу, оказавшуюся одного с ним роста. Некоторое время они с восторгом молча рассматривали необыкновенный экземпляр: белоснежный, длинношеий, с большой оранжевой шишкой на черном клюве. И Юрия осенило:
— Стой, а как же папа? Видно, все три выстрела совсем слились. И, ясно, это он сбил с первого выстрела, куда нам!
Они сконфуженно посмотрели друг на друга: ну, конечно, отец, — как только сразу не сообразили?
Мальчики поднесли великолепный трофей к палатке и опустили к ногам отца. Михаил Иванович внимательно осмотрел ослепительно белую птицу, погладил, прикинул на вес.
— Отличный экземпляр. Полагаю, более тридцати фунтов, потом уточним. Понимаете, ребята, это же как раз тот самый цигнус олор, о котором я только что толковал и который нам так нужен. Поздравляю! И хорошо, что прекратили спор. — Он улыбнулся в бороду: — Но лебедь-то ваш, ребята. Смотрите!
Отец переломил свою, единственную в семье двустволку центрального боя, и показал сыновьям пустые патронники. Произошел редчайший случай: всегда готовое к бою ружье Нэнуни-Четырехглазого на этот раз оказалось незаряженным…
Тем временем туман действительно начал рассеиваться. Легкий западный ветер донес с дальнего конца озера звуки птичьего концерта, от которых так тревожно бьется сердце охотника. С чем еще может он сравнить эту музыку?
— Юрка, принеси из палатки бинокль: влезем на ту старую ольху и понаблюдаем, — Михаил Иванович убрал свой дневник.
Охотники взобрались на темно-серое суковатое дерево. Отсюда открывался весь западный берег лагуны и лед, на котором был рассыпан корм. В бинокль хорошо видно, как большие и маленькие, серые, черные, белые и пестрые комочки суетливо перекатываются с места на место, толкаются, подпрыгивают, протискиваясь к зерну. Временами часть птиц взлетала и, сделав круг, садилась снова.
А в небе на юго-западе появлялись новые стаи уток, гусей и лебедей. Они издали подавали голос и крутыми виражами смело шли на посадку, с ходу присоединяясь к жирующим.
И вдруг — словно эхо дальнего взрыва! Это вся масса одновременно взмыла в небо, на минуту совсем затмив закатное солнце!
— Что такое, папа, что случилось? — спросил Юрий.
— Орланы проклятые напугали. Хотят напасть, поживиться. Эх, догадался бы Андрей пальнуть. Ведь при таком адском гаме его выстрел никто не услышит…
И в этот миг на краю озера взметнулся сизый дымок. Пролетавший мимо орлан скособочился, рухнул на лед, трепыхнулся и затих. Остальные отпрянули и кругами поплыли в степь. Гуси, лебеди и прочая мелочь опять опустились на лед, порядок восстановился.
— Ну, Андрей — молодчина! Знает свое дело, — похвалил Аграната Михаил Иванович, отдал сыновьям бинокль и направился к палатке. Мальчики продолжали сидеть на дереве, как вдруг увидели косяк гусей, тянувших в сторону табора. Отец их тоже заметил и присел у кромки камышей. Ружье было у него в руках. Он сказал негромко, но так, чтобы было слышно в палатке:
— Семен, гуси, приготовься. Как выстрелю, выбегай, успеешь…
Гуси надвигались, ровно, спокойно. Замаскированную камышами неподвижную палатку не заметили. Загалдели и начали набирать высоту только тогда, когда Михаил Иванович вскочил на ноги. С промежутком в две-три секунды хлопнул дуплет, и два гуменника, словно оглушенные невидимой плеткой, камнем бухнулись в осоку, издав при падении последнее «гак».
Не опоздал и Семен Лукич. Все еще босой, но уже в подсохших после купания подштанниках, он ящерицей выкатился из палатки и успел-таки, снял третьего гуся. И теперь, задрав вверх светлую бороденку, торжествующе посматривал на племянников, прозевавших первых гусей.
А еще через день Платон доставил прибывших из Владивостока избранных друзей-охотников и отвез Ольге Лукиничне первую партию дичи.
БАБОЧКИ ДЛЯ ПРЕЗИДЕНТА
Отшумел перелет, ушли на север отдохнувшие, отъевшиеся стаи, оставив гнездиться по берегам Лебяжьей лагуны тысячи пар лебедей и гусей, журавлей и цапель, уток и куликов.
На Сидеми отсеялись, посадили овощи. Нежно-розовыми облачками отцветали на склонах гор дикие абрикосы и яблони, а у входа в огород белым кружевом — черемуха.
Стояло тихое теплое утро, и хозяин с удовольствием возился в своем любимом саду у подножия Просеки. За пятнадцать лет перенесенные с сопок и привитые им деревца заметно подросли и в погожее лето приносили урожай красной вишни, небольших янтарных абрикосов и пятнистых зелено-розовых груш. Несмотря на малую отдачу, Михаил Иванович очень любил свой сад, работая в нем, отдыхал. Одет был по-рабочему: без фуражки, в линялой рубашке и старых брюках, заправленных в поношенные сапоги.