Ненужная семья
Шрифт:
Настя безмятежно спит, обняв любимого плюшевого тигра. Мне же сон не идёт. Никак. В голове вертится столько мыслей, похожих на запутанные нити, с которыми порезвился котёнок. И я не знаю, с какой начать, чтобы распутать все эти клубки. Стоит потянуть за одну ниточку, как она лишь сильнее затягивает все остальные.
Моя размеренная, спокойная, семейная жизнь разбилась за один день, словно сгорела в случайном пожаре, который спалил всё до самого основания и оставил после себя лишь обугленные головёшки и чёрный пепел, кружившийся в воздухе, из-за которого
Чувствую себя слепым щенком, родившимся от беспородной вязки, которого вынесли на улицу и просто оставили в коробке. Без защиты, без тепла, без чьей-либо помощи.
Хочется обнять себя, свернуться клубочком, закрыть глаза и спрятаться от чудовищной реальности, чтобы не смотреть в пугающее своей неизвестностью завтра.
Мой мир уже разбивался. Мне понадобилось время, чтобы собрать себя из разлетевшихся осколков и снова встать на ноги. Только тогда я могла себе позволить пожалеть себя и корить за допущенную ошибку. А сейчас у меня нет времени жаловаться на судьбу и искать виноватых. Кто-то перевернул песочные часы жизни, и секунды-песчинки, не сбавляя скорости, летят вниз, показывая, как мало их остаётся в запасе.
Перевожу взгляд на спящую дочь. В комнате темно, и я вижу только силуэт, но то, что она здесь, рядом со мной, уже успокаивает.
Крик ночной птицы разрывает тишину, и Настя испуганно вздрагивает.
– Тише, тише, – шепчу еле слышно, обнимаю её, прижимая к себе. Вдыхаю неповторимый запах мягких волос и берегу детский сон. Целую макушку, едва касаясь губами, и обещаю себе, что смогу найти выход. Я должна найти выход.
Выходные я решаю провести с дочерью, заехать к своим родителям и родителям Олега, а уже в понедельник сначала поеду к нему на работу и попробую выбить хоть какую-нибудь денежную помощь, и только потом буду думать о кредитах. Уверенная, что всё не так безнадёжно, немного успокаиваюсь от этой мысли.
Однако стоит только опустить веки, как перед глазами возникает образ Алана, напоминая о другой, так до конца незажившей ране. Наша любовь была яркой как вспышки фейерверка, и такой же короткой. Цветные брызги огоньков осветили мою жизнь и погасли, оставив в кромешной темноте.
Я думала, что нельзя любить того, кто тебя обманул. Только сердце никак не хотело слушать никакие доводы, продолжало скорбеть и ныть. Тогда я наивно думала, что смогу забыть его, если выйду замуж. Олег долго и настойчиво добивался моего внимания, и, посчитав, что он будет неплохим мужем, я приняла его предложение.
После рождения дочери я совсем не вспоминала про Алана, пока сегодня он не возник из ниоткуда. Холодный, неприступный, чужой.
Сердце предательски сжимается, стоит мне только подумать о Мир-Алиеве. Вспоминаю его ледяной строгий взгляд, не выражающий ни одной эмоции, словно неживой, и такой пугающий, что хочется отшатнуться. И если бы я не знала Алана раньше, то подумала, что это совсем другой человек, а не тот, которого я когда-то без памяти любила.
Убаюканная щебетом ранних пташек,
Звук разбившегося стекла выкидывает меня из сна, и я не сразу понимаю, что происходит. Смотрю на кровать и не вижу своей непоседы.
– Настя! – вскакиваю и спешу на кухню, окончательно просыпаясь. Вскрикиваю от острой боли, пронзившей босую ступню.
Настя в пижаме стоит на табурете, а на полу, судя по цвету, валяются осколки разбитой тарелки.
– Мам… – дочка хочет слезть, но я жестом её останавливаю.
– Стой там, пока я не уберу, – прошу её.
Сажусь на другой табурет, кладу ногу на ногу и разворачиваю к себе пораненную ступню, из которой торчит небольшой осколок стекла.
– Мамочка, прости, – хлюпает Настя. – Я хотела сделать тебе сюрприз.
– Ничего страшного, – шиплю, вытаскивая осколок.
– Тебе больно?
– Не очень.
– Я помогу…
– Стой там, Настя.
Разбитая тарелка и пораненная нога – это такие мелочи.
Переношу дочь в комнату и убираю с пола остатки стёкол. Обычно утро начинается с умывания, моё же началось с мытья пола. Настя приносит мне телефон в ванную, когда я споласкиваю руки.
Выключаю воду, вытираю руки и принимаю вызов.
– Здравствуйте, Ольга Дмитриевна, – здороваюсь с матерью Олега, немного напрягаясь от раннего звонка.
– Ясмина, я не понимаю, почему мой сын тебе что-то должен? – задаёт вопрос вместо приветствия.
– Вам звонила мама? – догадываюсь. Вряд ли мама сдерживалась в выражениях о поступке любимого зятя.
– Олег столько лет только и делал, что работал, – продолжает свекровь, проигнорировав мой вопрос. – И, когда у него появилась возможность один раз по-человечески отдохнуть, тебе вдруг срочно понадобились деньги.
Проглатываю незаслуженный упрёк. Мне сейчас не до обид, и любая помощь будет нелишней.
– Деньги нужны не мне, а на лечение нашей дочери, и, между прочим, вашей внучки, – стараюсь говорить как можно спокойнее, совершенно выпустив из вида, что Настя стоит рядом. – Вам не кажется, что отдых и жизнь ребёнка – вещи не соизмеримые?
– Ясмина, я тебе уже говорила, что думаю по этому поводу: в нашей стране бесплатная медицина. Но ты почему-то возомнила себя миллионершей.
– Потому что на бесплатную, как вы говорите, медицину огромная очередь, и вы прекрасно понимаете, чем это всё может закончиться.
– Мне очень жаль, что у Насти такой диагноз. Но наверняка есть какой-то другой выход. Неужели Олег должен работать как проклятый, чтобы… – замолкает.
– Чтобы, что? Чтобы его дочь была здорова?
– Она никогда не будет здоровой! Сейчас операция, потом реабилитация, потом понадобится ещё какая-нибудь операция, и так до бесконечности!
– По-вашему лучше бросить свою дочь только потому, что устал? Или же потому что у него появилась другая женщина, а жена и родная дочь стали мешать?