Ненужное зачеркнуть
Шрифт:
Тень, с треском ломая ветки, метнулась в заросли палисадника. Я выскочил из подъезда, уже предчувствуя неудачу; злость придала мне сил, но я забыл об осторожности и тотчас споткнулся о невидимый в темноте бордюр. Подминая собой кусты, рухнул на землю. Вскочил, выставил вперед руки, побежал по цветнику, кое-как защищаясь от ветвей вишни, которые беспощадно хлестали меня по лицу. Поздно! Он ушел! Выбирая из головы листья, я вышел на дорожку, уже без всякой надежды посмотрел по сторонам. Мрак, тишина и ничего больше. Как некстати проявила себя Татьяна! Мне бы еще пару секунд, и я бы наверняка поймал этого невидимого типа.
Мне ничего не оставалось, как вернуться в подъезд, сдерживая раздражение. Татьяна
– Ты забыл…
Глава 17
Флюиды вдохновения
Я успокаивал себя мыслью, что незнакомец, следивший за мной, не пытался в меня выстрелить. Если бы он ставил перед собой такую цель, то наверняка воспользовался бы удобным случаем, когда Татьяна открыла дверь и на меня попал свет из прихожей. Он не выстрелил, несмотря на то что прекрасно видел меня. Он пустился наутек… Впрочем, он мог отказаться от стрельбы, чтобы не обратить на себя внимание невольной свидетельницы.
Когда я сделал несколько кругов по близлежащим дворам, распугивая котов, то заметил, что небо на востоке постепенно светлеет и приобретает аквамариновый оттенок. И как только понял, что ночь подошла к концу, а сделано так мало, почувствовал и усталость, и чугунное безразличие ко всему. Я стал было вспоминать, когда в последний раз полноценно высыпался, но эти размышления еще сильнее погрузили меня в патоку эмоционального истощения и безразличия. Подобно гепарду, я выложился до предела на короткой и стремительной дистанции, но цели не достиг, и теперь мне надо было отдохнуть.
Я недолго плутал в потемках и забрел в парк, наполненный воркованием голубей. Под тяжелой и широкой, как крыло, ветвью елки я обнаружил уютное и комфортное место для сна, не менее уютное и комфортное, чем постель в моем собственном доме. Пристроив рюкзак в качестве подушки, я лег на сухие пружинистые иголки и моментально уснул…
Чувство тревоги пробудилось раньше меня. Я еще не открыл глаза, но уже ощущал, как по лицу блуждают теплые солнечные блики, слышал гул машин. Я думал о Максе, который наверняка разделил печальную судьбу Юрки Кондрашова. Я не понимал, какую цель преследовал убийца, и просто верил закону логического ряда: и Макс, и Кондрашов получили анонимные записки с угрозой; Макс пропал, Кондрашов утонул – следовательно, каждый, кто получил записку с подобным текстом, должен умереть. Я выбрался из своего убежища, отгоняя от себя и мелкую мошкару, и предательские сомнения в том, верный ли я выбрал путь.
Уже шел восьмой час утра. В киоске, торгующем дешевой едой, я купил стаканчик кофе и, дуя на него, набрал номер телефона Алексея – того неизвестного человека, с которым Юрка перед гибелью общался чаще всего. Татьяна полагала, что Алексей – актер. Мне оставалось лишь надеяться на то, что это был именно тот актер, который выступал под моей фамилией.
Только я успел пристроиться на парапете, расставив на нем, как на столе, пластиковую чашечку с кофе и фляжку с коньяком, как по телефону ответил неприветливый, визгливый женский голос:
– Ну?! Слушаю!!
– Это я вас слушаю! – в тон женщине ответил я, отхлебывая из чашечки. – Где Алексей? У него совесть есть? Почему он не приехал вчера вечером на репетицию в «Балаклаву»? Он думает, я буду за ним гоняться? Да у меня под дверью очередь таких, как он, стоит!
– Плевать нам на ваши очереди! Не будет никаких репетиций! Не звоните сюда больше!
Я думал повергнуть свою собеседницу в замешательство, но своим решительным ответом она чуть не лишила меня дара речи. Опасаясь, как бы женщина не положила трубку, я произнес более мягко:
– Напрасно вы так говорите. Алексея ждут очень приличные деньги.
– Да подавитесь вы своими деньгами! Алексей больше не будет выступать!
– Но почему?
– Потому что не хочет!
– Но я могу с ним поговорить?
– Не можете! Его нет и не будет!
– А где он?
– Так далеко, что дальше не бывает! Еще раз позвоните мне – я пожалуюсь в милицию!
– Постойте! – крикнул я, не поспевая за логикой агрессивно-решительной женщины. – А вы кто? Его жена?
– Сестра!
И раздались гудки отбоя.
«Сестра Варвара», – подумал я, почему-то вспомнив сказку о добром докторе Айболите и его злой сестре.
Я смел предположить, что речь только что шла именно об актере, с которым работал Юрка и который выступал под моим именем. Пожалуй, на этот момент ничего страшного с артистом не случилось. Он скорее жив, чем мертв. Но явно вывернулся наизнанку от страха или обвала неприятностей и, возможно, затаился дома, ни с кем не разговаривает, признаков активной жизни не подает. Это рано или поздно должно было случиться с человеком, который занимается не совсем чистой и честной работой. Особенно после того, как по его сцене плеснули из автомата. А если этот Алексей узнал о гибели Юрки Кондрашова, своего продюсера, то уж наверняка надолго и плотно залег на дно. Что ж, хорошо, правильно. Очень умно! Это лучше, чем подставить себя под пули какого-то беспощадного идиота. А до дна, как бы глубоко оно ни находилось, я достану. Сейчас допью кофе – и достану.
Ко мне подошел интеллигентного вида мужчина со свернутым набок носом и фиолетовым синяком под глазом, некоторое время изучал мой «стол», затем подул на парапет, сдувая с него пыль, сел, закинул ногу на ногу, чтобы скрыть дыру на брючине, и пожелал мне приятного аппетита. Я допил кофе, плеснул в стаканчик глоток коньяка и протянул интеллигенту. Тот поблагодарил, выпил и задумался, глядя на прохожих.
Справочная служба, у которой я узнал адрес Алексея по его телефонному номеру, «съела» почти все деньги, которые были на счету моего мобильника, и мне пришлось срочно искать пункт приема платежей. От Детского парка, в котором я ночевал, все оказалось недалеко: и пункт приема, и улица Керченская, где жил актер Алексей со злой Варварой. Спустя четверть часа я уже стоял перед старой, покрытой множественными слоями краски двойной дверью и настойчиво стучал (звонка не было). В квартире кто-то осторожно ходил, скрипели половицы, но дверь не открывалась. Алексей залег на дно. Я снова стучал, хотя уже понимал тщетность этого занятия. В конце концов понял, что мне не откроют, даже если я начну биться головой в дверь.
Я пошел по лестнице вниз, шлепая кроссовками и ударяя кулаком по перилам, которые гудели, как струны контрабаса, но делал это вовсе не для того, чтобы сбить злость, а дабы убедить Алексея и его сестру, что я ушел решительно и бесповоротно. Выйдя из подъезда, хлопнул дверью, а потом прижался к стене, чтобы меня не заметили из окна, быстро добежал до угла, пересек улицу и зашел в соседний дом.
С лестничной площадки четвертого этажа можно было прекрасно разглядеть окна Алексея, для этого надо было только забраться на оконный проем, что я немедленно сделал, заодно добросовестно вытерев джинсами вековую пыль. Ухватившись за оконные ручки, я прислонился лбом к стеклу и некоторое время следил за высокой худощавой женщиной, которая переходила из комнаты в комнату. Легкие занавески на окнах были сдвинуты к середине, но сквозняк играл ими, методично разметывал их в стороны, и моему взору открывался вид на освещенные солнцем комнаты. У меня создалось впечатление, что женщина куда-то торопливо собирается: вот она зашла на кухню, открыла холодильник и стала выкладывать продукты в сумку. Перешла в комнату, открыла дверку антресоли, вынула оттуда то ли стопку чистого постельного белья, то ли несколько полотенец и тоже уложила в сумку.