Необитаемое сердце Северины
Шрифт:
– На котлеты смотрит, – сказала Солодуха. – Мясо любит. Ешь, Даунька, наша-то девчонка, похоже, ни одной не возьмет. А мне организм уже не прощает мяса. И суставы чего-то совсем отказывают...
– Болезни – это не конец жизни, – поучительно заметила Елка. – А всего лишь дополнительное условие ее продолжения.
– Что-то умное опять сказала, – Любава толкнула локтем Армию. – Почти не ходит, ничего не ест, а цитаты так и прут из нее.
Бугаев открыл водку и в ряд выстроил рюмочки. Лаврентий пожирал глазами Северину. Немец выложил на стол кусок копченой медвежатины,
– За новый тыща девятьсот девяносто шестой! – Лаврентий Павлович встал и опрокинул рюмку в рот.
Северина внимательно, совсем по-женски наблюдала, как дернулся его кадык, как Лаврентий вытер рот рукой, не закусывая и не занюхивая, сел и подмигнул ей.
Она вышла из-за стола и собралась уходить. Армия подошла к ней уже у дверей. Протянула Северине сверток.
– Пирожки с грибами, теплые еще. Хочешь, я этого козла напою так, что он ни про какую инспекцию три дня не вспомнит. Я у Солодухи как раз ее самогонку на такой случай конфисковала.
– Нет, – покачала головой Северина. – Я сама с ним разберусь. Спасибо за пирожки. Знаешь, Армия... – Она замешкалась, опустив голову. – Ты сегодня не приходи с автоматом.
Армия схватила ее за плечи и вытолкала в сени. Горячо задышала в лицо:
– Ты чего удумала? Ты этому козлу разрешишь?..
– Что вы все пристаете с советами? Что вы все лезете?! – в отчаянии зашептала Северина, подняв голову.
Армия нависала над нею глыбой.
– Не поняла!.. – повысила она голос. – Кто это лезет?
– Я. Разберусь. Сама! – прошипела Северина. – И перестань по делу и без дела размахивать автоматом, еще выстрелишь нечаянно, с кем я тогда здесь останусь?
Армия в недоумении выпрямилась, осмотрела девочку и в озарении прищурилась:
– У тебя, что, месячные пришли? Ты нарываешься, как я – в климаксе!
Северина поневоле улыбнулась. Обхватила Армию, прижалась к ее животу.
– Обойдемся без нежностей... всяких... – Армия потрепала девочку по голове.
Северина запрокинула к ней лицо.
– Сходишь со мной в церковь на днях? С автоматом.
– Куда-а-а?..
– В церковь. Я одна боюсь. Волки.
– Тогда – конечно. – Армия отстранила от себя девочку. – Чего не прогуляться на лыжах. Тебе, кстати, не помешает научиться стрелять. Ружье материно висит в коридоре?
– Висит.
– Вот и ладно. Если сегодня не упьюсь, завтра проведем курс боевой подготовки.
* * *
Северина пришла домой и села, не зажигая света. Половина пятого, а сумерки уже затянули окна. Она сидит, смотрит в окно и прислушивается. Почти месяц прошел, а ей все хочется в сумерках побежать к Мурке в сарай. Лаврентия увидела, когда он подходил к калитке. Скрип шагов у дома, стук двери. Голос от порога:
– Чего свет не зажигаешь?
– Пусть так будет, – сказала Северина, не поворачиваясь.
– Пусть будет, – хохотнул Лаврентий.
Слышно, как он снимает полушубок. Топчется у вешалки. Проходит на середину комнаты. Вот стул взял от стола. Поставил ближе к окну. Сел. Откашлялся. Тишина. Северина повернулась.
– Холодно тут у тебя, – сказал Лаврентий. – Не топила сегодня? А как раздеваться будешь? Замерзнешь.
– Я сначала посмотрю, что у вас... там, – Северина кивает вниз и подходит ближе.
Лаврентий с недоумением смотрит на свой живот.
– Ты – в смысле?.. Ну да, для познавательных целей, я понимаю... Посмотри, посмотри... Такое чудо-юдо ни у каждого увидишь... – Он встал и завозился с пуговицами на ширинке. Чуть спустил ватные штаны и сдернул с причинного места цветные семейные трусы.
Северина подошла совсем близко и присела, рассматривая. На ее глазах висящее чудо-юдо стало увеличиваться в размерах и приподниматься.
– Можно я его потрогаю?
Лаврентий крякнул и потоптался, потеряв голос. Его чудо удивительным образом подпрыгнуло вверх. Северина улыбнулась. И накрыла чудо двумя ладошками. Потом подумала, оставила левую ладошку, а правой обхватила снизу придатки к чуду. Через пару секунд она выпрямилась и пошла к рукомойнику. Лаврентий длинно выдохнул, сел и с удивлением ощупал себя снизу. Северина вымыла руки, обошла его кругом с полотенцем в руках.
– Как вы себя чувствуете, Лаврентий Павлович? – спросила она.
– Так ведь... Это самое, как сказать?.. Возраст, знаешь ли... Слишком долго ты округлялась Северина. Видишь, какой облом вышел. – Он посмотрел на нее виновато. – Ты мне чайку, а?.. Что-то голова кружится. Чайку покрепче.
Северина бросилась к столу, выложила на тарелку пирожки тетки Армии, кусок своего сыра, и черничное повидло – пластинками. И чаю заварила, как учил ветеринар Коля, и налила потом Лаврентию заварку в праздничную чашку – синюю с позолотой, и мед подвинула, и бросилась к печке растапливать заготовленную с утра закладку. А когда огонь занялся и осветил ее лицо горячим золотом, в дом вошла тетка Армия с автоматом и подозрительно спросила:
– Чего это вы тут сидите без света? А-а-а?!
– Чаевничаем мы. Садись с нами, Армия. У меня сыра немного осталось. Угощайся. Последний, наверное. Без коровы я теперь, – сказала Северина от печки. – Вы, Лаврентий Павлович, у кого будете ночевать? А то оставайтесь у меня, сейчас дом нагреется, я вам у печки на лежанке постелю, сама вверху лягу, расскажете мне про море-океан. Вы же плавали в молодости. Пальмы, мулатки, акулы...
А сама – улыбается. Армия не выдержала, свет зажгла, подозрительно осмотрела сидящего у стола Лаврентия. Он бессмысленно таращился перед собой, забыв про надкушенный пирожок, и про расстегнутую ширинку. Но Армия была слишком удивлена происходящим, чтобы заглянуть под стол. Она с возмущением заявила:
– Да ведь врет все! Нигде он не плавал. Это он чтобы тебе мозги запудрить придумывал. Он так баб под себя укладывал – морскими историями. Хватит врать, Берия! – Армия толкнула мужчину в спину.
Лаврентий дернулся так, что голова качнулась до соприкосновения подбородка с грудью. Выпрямился, очнулся, открыл глаза пошире. Провел ладонью по лицу и назидательно изрек:
– Корова – дело наживное. А вот я, похоже – все! Спекся. Не ходок больше, вот так, Армия.
Та села, посмотрела в его лицо, потом – на Северину.