Необитаемый ад
Шрифт:
– Ваше имя?
– Павлов.
– Кем вы работаете?
– Пенсионером.
– Чем вы будете заниматься на острове?
– Рыбалкой.
– Вы полагаете, вам удастся поймать рыбу без крючка и лески?
– Я только так и ловлю…
Наконец все пятеро участников, переодетые в униформу, с пакетами в руках, выстроились на берегу перед моторной лодкой.
– До старта нашего грандиозного шоу остается всего несколько минут! – неутомимо говорил в микрофон Саркисян. – Пятеро отважных людей добровольно погружаются в экстремальные условия, чтобы доказать: возможности человека безграничны, если не угасают любовь
Он первый сел в моторку и занял место на носу. За ним в лодку стали забираться участники. Оператор Чекота, не замечая, что шлепает ботинками по воде, снимал, как Бревин подает руку Лене и помогает ей запрыгнуть на корму.
Ворохтин стоял в группе ассистентов и смотрел, как робинзоны прощаются с Большой землей. Когда моторка отчалила, он сунул руку в карман комбинезона и вынул оттуда бумажный скатыш. Осторожно, чтобы не порвать, развернул его и прочел фразу, написанную торопливо и простым карандашом: «Если получите от меня сигнал о помощи, пожалуйста, прихватите с собой черную кожаную косметичку, которая лежит во внутреннем кармане моего рюкзака. Заранее благодарна!»
Глава 2
Лагутин
Лагутин стоял на самом краю обрыва, с которого торчали спутавшиеся корни деревьев, напоминающие неухоженную бороденку. Моторная лодка, на которой он приплыл сюда, медленно отчаливала от берега, оставляя на зеркально-гладкой воде идеально ровный контур конуса.
– Желаем удачи! – кричал с лодки Саркисян.
Помощник режиссера запустил мотор, лодка развернулась и помчалась к очередному острову. Лагутин продолжал стоять на берегу, провожая взглядом оператора, который, пристроившись на корме, продолжал съемку, и на камере ярко светился малиновый огонек.
Этот человек, застывший в позе снайпера с камерой на плече, вдруг вызвал у Лагутина паническое чувство страха. Он едва не кинулся в кусты, стоящие рядом. «Нервы ни к черту!» – подумал Лагутин, еще раз вяло помахал удаляющейся моторке, а потом кинул на траву пакет со снаряжением и сел рядом.
Старт дан. Время пошло. Теперь можно расслабиться и успокоить дыхание, чтобы частота сердечных сокращений пришла в норму. Редкие удары сердца – это энергосберегающий режим. Как во сне. Замедлено дыхание, замедлен обмен веществ. Это значит, что организму требуется меньше кислорода, меньше воды и меньше пищи. Меньше пищи – это самое главное…
Лагутин никогда не был десантником, а выживать умел, пожалуй, лишь на уровне опытного туриста. Та бравада, с которой он говорил в микрофон, была всего лишь наигранной. Маска самоуверенного болвана. Этого захотел Саркисян, и Лагутин сыграл роль супермена. На самом же деле Лагутин был вечным неудачником и трусом. Он прекрасно знал об этих своих качествах и никогда не пытался обмануть себя. Лагутин отчетливо представлял, что испытание предстояло серьезное. Продержаться на острове дольше всех – отнюдь не детская игра. А победить надо. Во что бы то ни стало он должен победить.
Лагутин шлепнул себя ладонью по щеке и посмотрел на окрасившиеся кровью пальцы. Первый комар уже вкусил человеческой крови. Его ненасытных сородичей долго ждать не придется. Слетятся со всего острова, облепят лицо, руки, шею, вонзят в кожу свои тонкие иглы и начнут выкачивать кровь. И ничем их не испугаешь – ни дымом, ни хвойной смолой. Будут пикировать на теплую кожу, под
Он расковырял палочкой землю. Поплевал в лунку, размял сырую глину и стал тщательно размазывать ее по лбу, щекам и подбородку. Когда глина подсохнет, она образует корочку, которую ненасытные твари пробить не смогут.
Обмазав лицо и шею, Лагутин застегнул все пуговицы на куртке и поднял воротник. Теперь порядок. Первая проблема решена. Теперь, пока еще светло, надо побеспокоиться о ночлеге. Холодная ночевка сильнее голода отравляет настроение и подавляет волю.
Лагутин подхватил пакет и, пробившись через густые заросли бузины, вышел на полянку, на которой с легкой руки организаторов шоу был оборудован «телецентр». На краю поляны росла сосна. На ней был укреплен штатив с камерой слежения, вроде тех, которые торчат под потолком в торговых залах и банках. Под камерой была прибита полочка, на которой лежали заряженные аккумуляторы в герметичных упаковках. Еще ниже, на проводе, болтался включатель. Над всей этой конструкцией нависал жестяной козырек, предохраняющий от дождя.
Сейчас камера не работала. Включить ее Лагутин должен был ровно в шесть вечера и, устроившись посреди полянки, жизнерадостным голосом рассказать о своих первых впечатлениях о жизни на острове. Этот сюжет улетит в базовый лагерь, где его подправят в монтажной, перекроят, нашпигуют глупыми комментариями Саркисяна, после чего запустят в эфир. И на вымазанную в глине физиономию Лагутина будет смотреть вся страна, с алчным нетерпением дожидаясь, когда его щеки покроются щетиной, а под глазами появятся синие круги, и губы побледнеют, и голос будет все более тихим и слабым, и он начнет демонстративно жрать жареные желуди, червей и слизняков… И чем страшнее будет деградация, тем больше жадных взглядов вопьется в телеэкраны: «Смотрите, смотрите! И в этой берлоге он живет! И здесь же, наверное, отправляет естественные надобности. А в этом грязном котелке он варит суп из пиявок! И вылавливает их двумя сосновыми палочками. Какой дикарь! А всего две недели назад это был довольно приятный молодой человек!»
«Хрен вам! – подумал Лагутин, необыкновенно ярко представив себе кухню, заставленный тарелками и салатницами стол и сытых людей, которые уставились в телевизор. – Я не буду жить на вашей сцене. В правилах не указано, где строить жилище».
Он вытряхнул содержимое пакета на траву, взял тесак и, оглядевшись по сторонам, направился к могучей лиственнице. Подойдя к ее стволу, Лагутин вогнал лезвие в кору и принялся нарезать ее продольными полосами. Затем сделал горизонтальные насечки и стал аккуратно сдирать кору кусок за куском.
Одинаковые, слегка изогнутые пластины он сложил стопкой на самом краю поляны, куда не мог достать взгляд объектива. Расчистив там же площадку, Лагутин вбил в землю две крепкие рогатины, закрепил на них несущий брус и по обе стороны от него уложил жерди. В качестве стропил он использовал прямые, как копья, стволы молодой рябины, привязывая их к жердям сухой лозой. Когда получилась вполне крепкая и просторная «клетка», Лагутин стал обкладывать ее снизу вверх кусками коры, наслаивая их друг на друга, как черепицу.