Необязательная страна

Наср Вали

Еще одним четким сигналом стало решение Обамы оставить Стюарта Леви, заместителя министра финансов по вопросам борьбы с терроризмом и финансовой разведки, в министерстве финансов. Леви провел весьма успешную кампанию по обработке финансовых учреждений по всему миру с тем, чтобы они прекратили деловое сотрудничество с Ираном¹⁰⁶. Дополнительный ряд санкций усилил экономическое давление на Иран. Леви продолжил затягивать петлю, даже когда Обама уже был готов договариваться с Ираном. Как оценил это мой турецкий друг: те же люди, та же политика.

Там, где неудача постигла Буша, и там, где успех сопутствовал Обаме, – это задача обеспечения международной поддержки санкциям. В конце концов Обама сказал, что Соединенные Штаты готовы к переговорам с Ираном (Буш

послал европейцев вести переговоры и докладывать ему об их ходе), и он подсластил пилюлю, добавив, что отказ от обогащения больше не является предварительным условием, но является желательным результатом. Но на деле то была та же самая старая политика давления, давления и еще большего давления.

Израиль, Саудовская Аравия и ОАЭ были недовольны подходом Обамы. Они опасались, что Иран станет использовать переговоры для ослабления решимости Запада, продолжая ядерные исследования, – так сказать, «вести переговоры и продолжать обогащение». Премьер-министр Израиля Бенджамин Нетаньяху хотел, чтобы Обама настаивал на выдвижении предварительного условия прекращения обогащения, установления строгого срока, буквально в несколько месяцев, на работу дипломатии и принятия жестких санкций (даже до начала переговоров).

Саудовская Аравия и ОАЭ тем временем сделали главную ставку на Обаму. В первый раз, когда Обама отправился в Саудовскую Аравию в начале июня 2009 года, он рассчитывал на переговоры с королем Абдуллой об арабо-израильской проблеме, но вместо этого был вынужден выслушивать часовой монолог по Ирану. Саудовский правитель лихо посоветовал Америке «обрубить голову змее» военными ударами. Высшие официальные лица ОАЭ, по словам одного удивленного европейца – министра иностранных дел, с которым у меня состоялась беседа, пошли даже дальше, предложив возможность использования тактического ядерного оружия, чтобы попасть в место под названием Фордо, скрытое глубоко в горах недалеко от города Ком. «Район пострадает, – якобы сказали они, – но в длительной перспективе всех это должно устроить». Они со всей очевидностью не желали, чтобы Соединенные Штаты вели переговоры с Ираном. Они готовы были подвергнуть риску прорыв, в результате которого стратегический баланс в регионе мог бы сдвинуться в пользу Ирана. Именно по этой причине один за другим арабские лидеры предупреждали Вашингтон не доверять ничему из того, что могли бы сказать иранцы. Египетский президент Хосни Мубарак заявил бывшему сенатору Джорджу Митчелу, что он не против переговоров Соединенных Штатов с Ираном до тех пор, пока «вы не станете верить всему тому, что они говорят»¹⁰⁷.

Арабские союзники Америки предпочли бы, чтобы случилась американо-иранская война, чем американо-иранское сближение. Страны Персидского залива, в частности, больше боятся последнего. Им также не нравится сценарий смены режима в Тегеране (слишком много неопределенности), и они предпочли бы постоянно действующее обязательство со стороны США по их защите. Как заметил министр обороны Роберт Гейтс, выслушав очередной выговор от короля Абдуллы по поводу Ирана, саудовцы были готовы «воевать с Ираном до последнего американца»¹⁰⁸. Итак, они всячески старались подтолкнуть Америку к войне.

Чем бы ни объяснялась растерянность арабов, Обама, однако, был полон решимости рассмотреть все возможности начала диалога с Ираном. Через два месяца после инаугурации наступил Новый год, навруз, доисламское персидское празднование, которым отмечается приход весны и которое считается особенно благоприятным временем для дружественных визитов, уборки в доме и в целом новых начинаний. Обама использовал «Ю-тьюб» 20 марта 2009 года для размещения подготовленного послания, в котором он тепло и в позитивных тонах обратился непосредственно к иранскому народу. Но все же важнее были два письма, которые он направил лично Хаменеи (предпочитая не отвечать на письмо Ахмадинежада, в котором тот поздравлял его с вступлением на пост президента). Ответ Хаменеи не совсем был похож на тот, на который рассчитывал Обама; в нем перечислялись жалобы Ирана и подвергалась резкой критике американская политика, и не только по отношению к Ирану, но и в целом ко всему мусульманскому

миру. Тем не менее знаковыми были не слова Хаменеи, а то, что он вообще дал ответ.

Каковы бы ни были позитивные моменты от такого развития событий, вскоре все развеялось – после того как этой же весной иранские политики сделали неожиданный ход. В Вашингтоне надеялись, что президентская гонка 2009 года в Иране принесет новое лицо, незапятнанное отрицанием холокоста или призывами стереть Израиль с карты мира. Это должна была быть фигура, с которой американский президент мог бы вступить в контакт без особого ущерба для своего престижа у себя в стране (опасения Обамы получить неблагоприятную реакцию были главной причиной его игнорирования письма Ахмадинежада). Но выборы принесли июньский сюрприз. Когда Ахмадинежад был объявлен победителем с подавляющим большинством голосов, миллионы иранцев высыпали на улицы в знак протеста. Они спрашивали: «А где мой голос?» Режим был застигнут врасплох. Какое-то время казалось, что теократия фактически падет¹⁰⁹. Но затем очень скоро накал страстей спал. Почувствовав острый характер смертельной опасности, режим резко обрушился на протестующих с жестокостью, носившей массовый характер, что помогло проконтролировать ситуацию и обеспечить его сохранность.

Когда пыль рассеялась, все изменилось. Исчез обман о том, что правящая элита могла бы заявлять о народной поддержке и законности правящего режима. Исчез и петушиный подход у Ахмадинежада. Король оказался голым. Иранские правители точно так же уязвимы, как любой диктатор «третьего мира». В глазах правителей контакты с Соединенными Штатами вызывали даже большее подозрение. Лучше вообще не связываться, чем рисковать и тем самым проявлять вновь свою слабость, которая раскрывалась под давлением различных дел с Вашингтоном.

Вашингтон понял, что момент для дипломатии улетучился вместе с дымом уличных беспорядков в Тегеране. «Они сейчас собираются загнать себя в пиковую позицию, – комментировал ответственный за иранскую политику в госдепе Деннис Росс, пока мы смотрели по телевизору жестокий разгром, – с ними будет очень непросто вести какие-то дела».

Обаме было трудно контактировать с правительством, которое так жестко обращается с молодыми людьми, чьи смелые и с технологической точки зрения очень смекалистые призывы к свободе покоряли сердца и души во всем мире и демонстрировали тот факт, что можно мечтать о лучшей доле и будущем без исламизма для Ближнего Востока. Критики справа и слева подбивали администрацию на оказание помощи «Зеленому движению» в деле свержения иранской теократии. Но Обама проявил осторожность в своем отношении к тому, что имело характерные признаки «арабской весны». Более того, правительство США было удивлено этими событиями. К тому времени, когда Вашингтон начал обращать внимание на то, что там происходит, Исламская республика покончила с самой сильной волной протестов. Вступать в драку с правителями Ирана по поводу протестного движения, которое пошло на убыль, не имело смысла. Ядерные переговоры оставались главной темой, а Исламская республика, нравится это или нет, оставалась главным партнером по переговорам. Более того, любые дополнительные санкции, которые можно было бы применить, лучше было приберечь для использования в ходе ядерных переговоров. Приоритетом для Америки была ядерная программа Ирана, а не демократия.

В октябре 2009 года официальные лица поколебленной, но все еще твердо стоявшей на ногах Исламской республики, в конце концов встретились с американскими и европейскими дипломатами в Женеве для обсуждения ядерной проблемы. Была надежда на то, что долгожданная встреча даст прорыв в области концепции «заключения обменной сделки». Идея впервые выплыла как одна из мер доверия. Ирану были нужны «таблетки» для ядерного топлива (сделанные из обогащенного на 20 % урана), которые Тегеранский исследовательский реактор мог бы использовать для производства медицинских изотопов¹¹⁰. Захочет ли Иран больше не обогащать свой низкообогащенный уран (обогащенный не более чем на 3–5 %) и взамен отправлять свои запасы в какую-то третью страну в обмен на готовые топливные брикеты?