Необязательная страна

Наср Вали

Китай был не в восторге от иранского упрямства, опасаясь вероятности военного исхода¹¹⁹. Вашингтон сказал Пекину, что, если он хочет избежать нестабильности, ему лучше поддержать экономическое давление. Однако главным рычагом стала саудовская нефть, от которой китайцы зависят больше, чем от иранской. Комбинация подачек в форме долгосрочных контрактов по заниженным ценам и угроз сокращения поставок саудовской нефти также привела и Китай к согласию на санкции¹²⁰.

У Китая огромная и все возрастающая потребность в нефти: в настоящее время – 8 миллионов баррелей в день, а к 2015 году ожидается рост потребления до 15 миллионов баррелей ежедневно. Разумеется, Китай сказал «да» в ответ на выгодные контракты по нефти с саудовцами. Но вряд ли он откажется от своей доли иранской нефти. У Ирана богатые разведанные нефтяные источники, и, что важнее всего, ни один из них не контролируется американскими нефтяными компаниями. Китай мог бы создать свою глобальную компанию на основе иранской нефти. С 2009 года, поддерживая санкции, открыто призывая Иран к сотрудничеству по ядерной проблеме, улучшая отношения с Саудовской Аравией, Китай расширил торговлю с Ираном и приветствовал иранских производителей, желавших во избежание действия санкций перенести свое производство в Китай и отправлять оттуда уже готовую продукцию обратно в Иран. Западные санкции, инициатором которых были Соединенные Штаты, толкали Иран дальше в объятия Китая, а тот, в свою очередь, был на седьмом небе от счастья от этого.

Суть проблемы нашей политики в отношении Ирана состоит в следующем: Америка взяла на крючок Россию и Китай по Ирану, но какой ценой? Неужели Иран, чья экономика не намного превосходит экономику Массачусетса, представляет собой большую угрозу, чем Китай или Россия? Неужели Иран таит в себе такую серьезную опасность, что Америка может субсидировать экономический подъем Китая, подталкивая саудовцев со всей их нефтью прямо в объятия Китая (где уже давным-давно сидит Иран). Есть ли какой-то смысл в том, что Америка жертвует кровью и деньгами для поддержания безопасности в Персидском заливе, а Китай тем временем получает дешевую нефть – по нашему велению. Следует ли нам больше волноваться по поводу Ирана или стоит задуматься по поводу вооруженной до зубов России, обладающей ядерным оружием, бьющей себя в грудь с националистической бравадой и вторгающейся в малые соседние страны? Ценой за сотрудничество со стороны России отныне будет, вероятнее всего, содействие установлению господствующих позиций России над всеми поставками в Европу – поскольку отказано в поддержке трубопроводам, проводящим в Европу азербайджанский или туркменский газ. На протяжении большого периода «холодной войны» мы усиленно старались не допустить зависимости Западной Европы от российских энергоносителей; а сейчас, судя по всему, мы поощряем ее, и все для того, чтобы оказать давление на Иран и заставить его покориться.

Когда туман рассеется, мы окажемся перед лицом такой ситуации: Иран станет слабее, чем он сейчас, – возможно, его экономика сократится до размеров экономики полуострова Кейп-Код на северо-востоке США, – и вместо того чтобы получить единственную бомбу за пять лет и надежный арсенал через, допустим, 20 лет, он получит бомбу лет через 10, а арсенал – через 40. Но к тому времени Китай и Россия поглотят Среднюю Азию, приберут к рукам энергетический рынок Европы и прочно укоренятся в самом центре Ближнего Востока. Они превратятся в гигантов, бросающих вызов позициям Америки в мире и, возможно, главенству доллара как валюты международного обмена. А когда это случится, вернуть все на круги своя окажется невозможным. Тогда мы столкнемся с глобальными угрозами – угрозами, подобными тем, с которыми мы сталкивались во времена «холодной войны» и по сравнению с которыми опасность со стороны Ирана будет выглядеть мелочью. Не кажется ли очень заумным шагом сдерживать Иран, субсидируя подъем Китая и России? Прежде чем нам придется давать всему обратный ход, возможно, следует спросить себя, имеет ли смысл рассматривать Иран в качестве игрока, который может помочь сдерживать Россию и блокировать посягательства Китая на Ближний Восток.

Когда Обама утверждал, что переговоры возымели свои плоды и настала пора ужесточить санкции, дипломатия нашла новое проявление в виде бразильско-турецкой инициативы. Общепризнано, что Бразилия и Турция выглядели нетипичным дуэтом, который мог бы взять на себя одну из невероятно тонких проблем мировой повестки. Они не входили в группу «5П+1» (пять постоянных членов Совета Безопасности ООН плюс Германия), которая сидела за столом переговоров в Женеве. Тот факт, что турки и бразильцы сделали попытку в улаживании кризиса, который глобальные заправилы не могли разрешить, стал доказательством «подъема остальных» – средних держав с быстро растущими экономиками и со стремлением оставить свой след в глобальной политике¹²¹.

Турция в особенности очень стремилась выступить как регулятор региональных проблем и поддержать свой имидж локальной державы и моста между Востоком и Западом. У Бразилии не было четко выраженных интересов на Ближнем Востоке, однако она считала, что великая держава обязана быть в состоянии решать великие проблемы, и не только в своем ближайшем окружении. Кроме того, Бразилия сама одно время лелеяла смелую ядерную программу, и, все еще надеясь к ней вернуться, она чувствовала себя не в своей тарелке в связи с прецедентом, который создавал иранский кризис для будущих кандидатов на ядерный статус¹²².

Президент Бразилии Луис Игнацио Лула да Силва пригласил Ахмадинежада, а президент Турции Абдулла Гюль, премьер-министр Турции Ресеп Тайип Эрдоган и министр иностранных дел Ахмед Давутоглу неоднократно посещали Тегеран по разным поводам. И Лула, и Ахмадинежад были популистами, а Турция хотела предложить Ирану свой взгляд на ислам в современном мире – демократическая страна, открытая для экономического сотрудничества и участвующая в процессе глобализации. Давутоглу рассказывал мне, что он беседовал с Хаменеи об этих взглядах и объяснял, как Турция и Иран могли бы создать дугу исламской мощи и процветания, простирающуюся от юго-восточной части Европы до юго-западного уголка Южной Азии. Для Турции это стало бы, по сути, новым ЕС. Хаменеи выслушал его, но никак не прореагировал. Дипломатический успех по ядерной проблеме усилил бы доверие к Турции и устранил бы препятствия на пути вовлеченности Ирана в глобальную экономику.

И Турция, и Бразилия были очень заинтересованы в снятии санкций ООН и конгресса. В 2009 году Бразилия имела объем торговли с Ираном в размере двух миллиардов долларов США, и она надеялась значительно увеличить эту цифру. Турецкие компании тоже активно заняты в строительном бизнесе, пищевой промышленности, производстве потребительских товаров, туризме, сфере телекоммуникаций и энергетике в Иране. Ни Бразилия, ни Турция не хотели бы прекращения этих связей. Сделка могла бы отменить санкции.

Давутоглу объединил усилия с бразильским министром иностранных дел Цельсо Аморимом с тем, чтобы пересмотреть заключение сделки с Ираном. Вашингтону с самого начала не понравилось это вмешательство, и он попытался убедить Эрдогана и Лула отказаться от этой идеи. Но позднее Обама написал Эрдогану, выказав поддержку турецким и бразильским усилиям как заслуживающей внимания инициативе, которая могла бы снять опасения международного сообщества. Он даже предложил, что иранский низкообогащенный уран мог бы оставаться «в доверительном управлении» в Турции, пока высокообогащенные топливные таблетки находились бы в руках Ирана¹²³. Это демонстрировало высшую степень вовлеченности в турецко-бразильские усилия и готовность к компромиссу с целью достижения их успеха. То был хороший пример стратегии «руководства со стороны», которая станет отличительным признаком внешней политики Обамы. Турция расценила послание как зеленый свет в плане ускоренного продвижения в переговорах.

В самом Иране тем временем отношение к идее заключения обменной сделки стало меняться. Причина заключалась в Ахмадинежаде. С ноября 2009 года по май 2010-го он объездил всю страну, объясняя суть сделки и ее пользу для Ирана. Чем больше иранцев слышало его доводы, тем быстрее стало остывать сопротивление, которое погубило эту сделку. И то, что Иран в конечном счете подписал обменную сделку при открытой поддержке со стороны парламента, стало для Ахмадинежада победой внутри страны¹²⁴.

Эрдоган и Лула отправились в Тегеран в мае 2010 года и через два дня интенсивных переговоров подготовили договоренность. Тегеранская декларация – это первый документ, когда-либо подписанный Ираном конкретно по ядерной проблеме¹²⁵. Суть сделки заключалась в обмене 1200 килограммов низкообогащенного урана на 120 килограммов ядерного топлива, обогащенного примерно на 20 %.

Эрдоган и Лула думали, что они совершили чудо, но Вашингтон отверг эту сделку, рассудив, что Иран получал здесь слишком много, а давал в ответ слишком мало. Хотя данная цифра – 1200 килограммов низкообогащенного урана – содержалась и в послании Обамы, Вашингтон теперь утверждал, что Иран получал гораздо больше, чем это количество, а передача 1200 килограммов не сможет помочь надежно проконтролировать продвижение Ирана к атомной бомбе в отличие от санкций, на которых в свое время настаивалось в Женеве.