Необычайное происшествие, или Ревизор (по Гоголю)
Шрифт:
Когда Хлестаков подходил к мосту, совершенно неожиданно перед его глазами как бы из-под земли выросло нечто, чего не заметить нельзя.
Иван Александрович растерялся, но каланча-полицейский приложил руку к шапке, что означало отдавание чести, и улыбнулся преданной, располагающей улыбкой. Иван Александрович в свою очередь пытался выжать на своем лице ответную улыбку. Прошел мимо полицейского и, стараясь не оглядываться, быстро повернул за угол.
И когда Хлестаков, перепуганный полицейским, быстро побежал по улице,
– Разметать наскоро старый забор, что возле сапожника, и поставить соломенные вехи, чтобы были похоже на планировку.
Полицейские скрылись.
В богоугодном заведении под наблюдением Земляники шел, что называется, "дым коромыслом".
Больных в грязных колпаках и рваных халатах загнали в один угол, вмиг из дымной кузницы сделали подобие больницы и ждали прихода ревизора.
А на фоне неба стали вырастать строительные соломенные вешки, стучали заступы, трещало дерево. И вдруг длинный, большой забор начал шататься и падать, чуть не похоронив под собой Ивана Александровича Хлестакова, который вовремя успел отскочить в сторону.
А за забором обнаружилась куча мусора на сорок телег, на вершине которой, точно памятник, стоял каланча-полицейский, отдавая честь и располагающе улыбаясь.
Городничий, увидев безобразие, схватился за голову:
– Что за скверный город, только где-нибудь поставь какой-нибудь памятник или просто забор - черт их знает откуда нанесут всякой дряни.
Улицу, на которой стоит трактир, трудно узнать, ее метут, и через поднятую завесу пыли видно силуэтом, как проносятся пожарные трубы, бегают угорелые полицейские. Иван Александрович еле добежал до своей гостиницы и скрылся в ней.
Номер пятый под лестницей, где остановился Хлестаков, самый маленький номер в гостинице. Это один из тех номеров, кои похожи скорее на вытрезвительную камеру в полицейском участке, чем на пристанище для молодого чиновника из Петербурга.
Скудный свет падал в номер через маленькое отверстие, похожее на тюремное окно.
Прямо в сапогах и верхнем одеянии на кровати лежал Осип, слуга Хлестакова, находившийся в той стадии голода, когда не то чтобы ему грозила смерть от истощения, но и нельзя сказать уверенно, чтобы она ему совсем не угрожала.
– Черт побери, есть как хочется.
Осип лежал с открытыми глазами.
– Вот не доедем, да и только, домой. Осип с обидой двинул подушку кулаком и повернулся лицом к стене.
– Профинтил дорожкой денежки, голубчик...
А в это время перепуганный тем, что за ним ходят полицейские, Хлестаков на цыпочках, тихонько проскользнул к себе в номер, осторожно закрыл дверь, съежился и ждал, не раздадутся ли шаги полицейских.
– Теперь сидит и хвост подвернул, и не горячится...
– продолжал Осип.
Иван Александрович Хлестаков прислушался к тому, что говорил Осип, который уже стонал:
– Ах, боже ты мой, хоть бы какие-нибудь щи...
Хлестаков посмотрел на Осипа, лежащего на его кровати, на огромные сапоги, которые первые почувствовали на себе пристальный взгляд Хлестакова, как-то заерзали на постели, и только после этого Осип повернулся от стены.
Глаза барина и слуги скрестились, как шпаги, и Осип не торопясь начал сползать с постели.
– Опять валялся на кровати?
Осип, поднимаясь с постели, вдруг упрямо стал отрицать факт лежания на постели.
– Да зачем же бы мне валяться? Не видал я разве кроватей, что ли?
Иван Александрович возмутился. Его принимали за дурака.
– Врешь. Валялся, видишь, вся всклокоченная.
Осип шел напролом, против совершеннейшей очевидности:
– Не знаю я разве, что такое кровать? У меня есть ноги, я и постою.
Хлестаков, сраженный уверенным тоном Осипа, даже сам, собственно, не знал, может быть, Осип действительно не лежал на постели.
Послышался громкий и решительный голос Хлестакова:
– Эй, Осип, ступай туда...
Осип отрицательно мотнул головой и в знак того, что он действительно никуда не пойдет, - сел на стул.
– Хозяин сказал, что больше не даст обедать. Еще, говорит, и к городничему пойду.
Вот тут Иван Александрович не на шутку испугался.
– Мы-де этаких шаромыжников и подлецов видали. Я, говорит, шутить не буду, на съезжую и в тюрьму.
А на дворе съезжей стояла шеренга полицейских. Антон Антонович командующим ходил по фронту и репетировал готовность своего учреждения.
– Приезжий чиновник спрашивает - службой довольны?
Полицейские все разом рявкнули так что прохожие бабы шарахнулись в сторону:
– Всем довольны, ваше благородие.
А городничий продолжал:
– А если спросит, отчего не выстроена церковь, на которую назад тому пять лет была ассигнована сумма?
Полицейские хором, как заученный урок, рявкнули:
– Строилась, да сгорела, ваше высокоблагородие.
Городничий был доволен ответом.
– А то, пожалуй, кто-нибудь, позабывшись, скажет, что она и не начиналась.
Городничий сел ни дрожки с Добчинским и помчался по улице.
Номерной слуга, за которым шел Осип, подлетел к хозяину гостиницы Власу и начал нашептывать ему на ухо, что-то время от времени кивая в сторону стоящего Осипа, сейчас искусно прикинувшегося "казанской сиротой" и таким тихоней, что и воды не замутит, Влас, глядя на Осипа, мрачнел, откатился от стойки и в сопровождении слуги начал спускаться в преисподнюю - кухню гостиницы, самое страшное место.
Повар, сущий Вельзевул, огромный, лоснящийся, стоял среди пара, дыма и огненных языков, даже хозяин гостиницы Влас, и тот побаивался его и обращался с ним вежливо.