Необычайное происшествие, или Ревизор (по Гоголю)
Шрифт:
– Говорит, его за главнокомандующего приняли. Дом, говорит, у него собственный в Петербурге, самый лучший и всем известный.
И Иван Александрович нашел своих слушателей. Почтение, с каким внимали чиновники, толкало его на дальнейшее сочинительство. Анна Андреевна спрашивала о самом для нее важном:
– Я думаю, с каким там вкусом и великолепием даются балы.
– Я всякий день на балах, там у меня уж и вист составился: министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я.
А в людской у Осипа вино развязало
– Эх, если бы узнал его старый барин, он не посмотрел бы, а, поднявши рубашонку, таких бы засыпал тебе, что дня четыре бы почесывался.
В людскую вбежал Мишка и передавал, о чем наверху гость хвастал:
– Один, говорит, арбуз стоит семьдесят рублей. Осип дико заржал от этой нелепости, а Мишка кричал:
– Суп, говорит, прямо из Парижа приезжает. Осип перестал смеяться...
– Епартаментами, говорит, всеми один управляет.
Вот здесь Осип насторожился и укоризненно покачал головой, дескать ай-ай-ай, вот как заврался малый.
Иван Александрович всех поражал. Чиновники уже встали со своих стульев. Стояли навытяжку.
Луку Лукича била лихорадка, именуемая боязнью высокого начальства.
Хлестаков же, закусив удила, нес:
– Меня сам государственный совет боится! Меня завтра же произведут сейчас же в фельдмаршалы.
Иван Александрович неожиданно поскользнулся и со всего размаха шлепнулся об пол так, что чиновники ахнули, как брызги, разлетелись, потом бросились и стали поднимать Хлестакова. Городничий трясся всем телом, силился выговорить:
– А... Ва... Ва... Ва...
Хлестаков пытается найти равновесие, хватаясь за ушибленные места, смотрит на городничего и мотает головой. Городничий не может миновать рифа:
– На... Ва... Ва...
Наконец, вышло:
– Ваше... ство... Превосходительство, не прикажете ли отдохнуть, вот и комната.
Хлестаков, поддерживаемый городничим, направляется к двери, за ним Анна Андреевна и Марья Антоновна.
У дверей, ведущих в опочивальню, Хлестаков сделал всем прощальный поклон, и дверь за ним шумно захлопнулась.
Городничий облегченно вздохнул.
– Славу богу, все кончилось благополучно.
Но тут-то и обнаружилось, что не все кончилось и не все благополучно.
Ужас обуял городничего, когда он увидел тщетную попытку Анны Андреевны оторваться от двери, за которой скрылся Хлестаков.
Подол ее платья, накрепко зажатый дверью, не отпускал ее. Иван Александрович заметил прищемленный дамский хвост из кружев и щелка. Глаза его вмиг загорелись, и страстишка толкала на дальнейшие поступки.
Если бы он увидел целую юбку или всю Анну Андреевну, он, может быть, и не рискнул бы на такое отважное действие. Но маленькая деталь женского туалета затмила его настолько, что он запустил свою руку в кружевную пену юбок и начал настойчиво тянуть Анну Андреевну на себя.
Со всех сторон за происходящим следили чиновники-гости с замирающими сердцами, как выпутается из столь затруднительного
Городничий сразу сообразил, куда метнул вельможа.
Но вместо того чтобы спасать жену, Антон Антонович вспомнил об отцовской обязанности, бросился к дочери, повернул ее спиной ко всему происходящему, подтолкнул к какой-то двери, торопливо перекрестил и наглухо закрыл ее.
Подглядывавшие чиновники хихикали. Антон Антонович бросился к жене, но было поздно. Хлестаков, как паук, засасывал Анну Андреевну, и городничий успел увидеть только руку своей жены, которая судорожно трепыхалась в воздухе, что могло означать в одном случае моление о помощи, а в другом случае совсем наоборот.
Задвижка в опочивальне Хлестакова прошумела, и все стихло. Гости, недвусмысленно улыбаясь, стали расходиться.
Первое, что родилось в сознании Антона Антоновича, это протест. Он двинулся к двери. Ухватился за ручку. А где-то в передней Бобчинский шушукался с Добчинским:
– В жизни не был в присутствии такой важной персоны, чуть не умер от страху, как вы думаете, Петр Иванович, кто он таков в рассуждении чина?
Добчинский тоже шепотом отвечал:
– Я думаю, чуть ли не генерал...
Бобчинский тихо, но по привычке спорить с Добчинским, открыл свои мысли:
– А я так думаю, что генерал-то ему и в подметки не станет! А когда генерал, то уж разве сам генералиссимус.
Городничий все еще стоял у двери, она по-прежнему висела на петлях, и никаких следов бури не было видно.
Антон Антонович отказался от первоначального намерения ворваться в опочивальню к вельможе и восстановить поруганную честь мужа. Он отошел от двери, и по мере удаления от места бесчестия к нему вернулась уверенность и даже надежда на будущие блага...
Отчего грудь его выпрямилась и честолюбивейшая мечта становилась явью, на груди появились звезды, кресты, медали и, наконец, - о, счастливейшая мечта - кавалерия через плечо.
Анна Андреевна вела себя в опочивальне Ивана Александровича совершенно двояким способом. С одной стороны, кокетство требовало от нее учинять всякие препятствия мужским действиям, а влечение сердца толкало ее к нему поближе.
И когда влечение сердца Анны Андреевны взяло верх над всеми иными соображениями, Хлестаков не на шутку испугался страсти, обозначившейся на лице Анны Андреевны. Взволновавшись от куска кружев, он перепугался ее. Самое тщедушное тело трусливо искало защиты, и, зарывшись под гору подушек, Иван Александрович захрапел так громко, что сразу можно было догадаться сон для него сейчас единственное средство защиты в столь неудачном амурном деле.
Городничий замер, прислушиваясь к храпу ревизора, и все в доме начали двигаться на цыпочках, а что могло не двигаться, застыло на месте. В образовавшейся тишине шум маятника вдруг вырос настолько, что стал один спорить с переливистым храпом Ивана Александровича, но рука городничего протянулась, поймала болтающийся медный диск, с силой рванула его, и время остановилось.