Необычайное путешествие

Кузнецова Вера Нестеровна

— Что? Хороша? — горько улыбнулась женщина, заметившая удивление Кюльжан. — Еще не ходит, а ведь ей уже третий годик пошел. Это она потому такая, что я мало кормила ее грудью. Я ведь работала на фабрике с пяти часов утра до восьми вечера. За это время молоко вытекало так, что блузка на мне всегда была мокрая. Чтоб девочка не кричала, я перед уходом на работу поила ее лекарством, от которого она спала почти до моего возвращения. Вот она и выросла такой, какой вы ее видите.

Слова женщины опять прервал кашель, и Кюльжан, смотревшая на нее с искренним состраданием, спросила, почему она не лечится.

Бедная женщина только махнула рукой.

— У

меня и раньше был кашель: я работала в цехе, где прядут сырой лен. Вода с веретен постоянно брызгала на платье. Ноги тоже всегда были мокрые, и я слегла. Доктора позвать было не на что, в больницу для бедных попасть очень трудно, да и детей жалко оставлять одних. Кое-как поправилась, а когда вернулась на фабрику, оказалось, что меня уже уволили.

После болезни я стала кашлять еще сильней, и мне больше нигде не удалось устроиться. Пришлось отдать семилетнего Георга на кружевную фабрику. У него была нетрудная работа — вытаскивать иглой нитки, которыми соединялись полосы прошивок. Через год у мальчика начали болеть глаза, и его уволили. Сейчас он работает в гончарной мастерской — относит готовую вещь вместе с формой в сушилку, а когда она высохнет, несет ее обратно в мастерскую. Бедный мой мальчик так устает, что часто не приходит домой на ночь, а спит где-нибудь около сушилки. Но сегодня я его увижу: ведь завтра воскресенье, и он должен принести домой получку.

Хотя б он пришел пораньше! Я бы успела сбегать купить чего-нибудь. В воскресенье торговли нет, а потому в субботу с десяти до двенадцати часов вечера лавочники продают дешевле все продукты, боясь, что они испортятся до понедельника. В прошлый раз мне посчастливилось очень дешево купить кусок окорока. Правда, он весь заплесневел и, как потом я узнала, полиция приказала лавочнику все такие окорока сжечь. Но несколько штук он успел продать, и мы попробовали мяса. Это был настоящий праздник!

— Может быть, ваш сын задержится и сам купит для вас продукты? — спросила Кюльжан.

— Что вы! — замахала руками женщина, — Лавочники такие мошенники! Они и взрослому всучат бог знает что. Один раз я взяла немного сахару, чтоб сварить кашу девочке, так в нем оказалось не меньше трети рисовой пыли. Они и чай продают такой, который уже был заварен. Поджарят на медном листе, чтобы он имел вид свежего, и продают. Это еще что! Моя соседка купила к рождеству какао — побаловать детей с получки. Так оно оказалось смешанным с толченой бурой глиной, растертой на бараньем сале. Сварила она его, смотрит: наверху сало плавает, а на дне слой глины. А ведь ценуто за эту дрянь берут как за натуральные продукты.

— Как же так? — опросил Вася. — Ведь если лавочник так будет обманывать покупателей, они к нему больше не пойдут.

— Как же! — горько усмехнулась женщина. — Ведь мы все часто берем у него в долг. Ему и сказать-то не посмеешь, что он мошенник. Поплачешь дома от обиды и все. Да разве только один лавочник нас надувает? А господин фабрикант? На фабрике, где я работала, было такое правило: ворота фабрики запираются через десять минут после начала работы и до завтрака никто не впускается. Кто это время отсутствовал, платит по три пенса штрафа с каждого станка. И вот раз утром наш фабрикант перевел стрелку фабричных часов на пятнадцать минут вперед. Мы пришли вовремя, а двери уже на запоре. Собралось девяносто пять рабочих, я нарочно посчитала. И так мы стояли до самого перерыва на завтрак, и всем нам записали штраф. Вечерам смотрим: что такое?

Часы уже отстают на пятнадцать минут. А кто из нас посмеет сказать, что хозяин мошенник? Ничего не поделаешь! Стали приходить на работу на полчаса раньше.

Долго еще рассказывала бедная женщина о фабричных порядках, поучая Васю, Валерика и Кюльжан, как им нужно будет себя вести, если они будут приняты на работу.

Фабричный колокол возвестил окончание рабочего дня. Пасмурный день незаметно перешел в сумерки. На улицах зажглись редкие газовые фонари, в слабом свете которых трущобы «Вороньего гнезда» выглядели еще более отталкивающе.

Миссис Мэри Шарп - так звали хозяйку комнаты в подвале - то и дело высовывалась из окна, стараясь разглядеть, не идет ли ее мальчик. Она заметно волновалась: мало ли что могло случиться с уставшим ребенком?

— Знаете, — говорила она, то присаживаясь на ящик, то опять подходя к окну. — Один раз Георга очень долго не было. Я пошла ему навстречу и нашла за два квартала от дома спящим в какой-то подворотне. Когда я с трудом его разбудила и поставила на ноги, он шатался, как пьяный. Я еле довела его до дома. Утром он сказал, что только присел отдохнуть на минутку и совсем не помнит, как очутился дома. А ведь сегодня у них получка! Его могут по дороге избить и отнять заработанные гроши.

Мэри Шарп, накинув на плечи жалкий лоскут, когдато бывший шалью, и, попросив детей приглядеть за девочкой, ушла.

Прошло не меньше часа, а мать все не возвращалась, и дети начали уже строить разные мрачные предположения, когда дверь открылась, и в комнату вошел мальчик. У него была узкая впалая грудь и искривленные ножки с сильно утолщенными коленками. На бледном личике резко выделялись прекрасные черные глаза с длинными мохнатыми ресницами. Неописуемые лохмотья и рваные башмаки на босую ногу составляли весь костюм кормильца семьи — девятилетнего Георга Шарпа.

Увидев в комнате посторонних, мальчик ничем не выказал своего удивления. Он слегка кивнул им и сразу прошел к ящику-столу. Приподняв тряпку, служившую салфеткой, мальчик взял оловянную мисочку с несколькими холодными картофелинами и стал с жадностью есть, макая картофель в коробочку с солью.

Впрочем, он очень быстро, почти с отвращением, отодвинул от себя еду, мельком взглянул на лежащую в ящике сестренку и устало опустился на жалкое подобие постели в углу.

— Ваша мама пошла вас искать, — сказала Кюльжан.

— Я ее видел, — уже сонным голосом ответил Георг. — Я ей отдал деньги… Она побежала купить чего-нибудь. Она просила, чтобы я не засыпал до ее возвращения, но вы скажите ей, пожалуйста, пусть она меня не трогает. Я лучше поем завтра.

Поужинав хлебом с тоненьким ломтиком твердого, как камень, сыра — единственным, чем могла угостить Мэри Шарп, - Вася, Валерик и Кюльжан прикорнули в углу, подложив под головы какие-то лохмотья.

— Ничего, — утешала их добрая женщина, — когда вы принесете спою первую получку, я куплю вам старые мешки. Они стоят очень дешево. На корабельной верфи вы достанете стружек, и у нас будут чудесные постели. А завтра мы пойдем в работный дом, навестить нашего бедного отца. Вам будет интересно посмотреть город, а по пути я вам покажу фабрику, где можно попытаться поискать работу.

Несмотря на эти радужные перспективы, дети долго ворочались, задыхаясь в духоте подвала, и только под утро забылись тяжелым сном.