Необычайное путешествие
Шрифт:
Все вышли из прохладной сени дома на залитую солнцем лужайку, сели в машину и отправились в амбулаторию за Валериком.
Он вышел, слегка прихрамывая, но заявил, что боли не чувствует. Провожавшая его медицинская сестра напомнила о необходимости пару деньков провести в постели, с чем Валерик со вздохом согласился.
Пока дети размещались в машине, Тулегенов откудато принес огромную дыню и осторожно уложил ее у ног детей.
— Подарок Владимиру Михайловичу, — пояснил он. — Плод, полученный нами от скрещивания дынь разных сортов. Приятно угостить новинкой старого друга.
Машина двинулась к городу.
— А откуда вы знаете нашего папу? — спросила Галя. — Я вас ни разу не видела.
— Я тоже вас не видел, — усмехнулся Тулегенов. — Но если бы вы мне сразу назвали свою фамилию, а не только имена, я бы напомнил вам много подробностей о том, как вы росли, учились, иногда озорничали. Мы с Владимиром Михайловичем были друзьями еще тогда, когда он работал машинистам в Матае. Я ездил на его паровозе помощником. Потом мы с ним расстались. Мне предложили учиться дальше, так как я окончил без отрыва от производства десятый класс вечерней школы. Я поступил в университет и стал изучать законы природы. Я хотел, чтобы мой родной Казахстан стал цветущим садом. Потом я работал в бывших пустынях МуюнКум, КызылКум, БетпакДала, которые занимали две трети ЮжноКазахстанской области. Теперь там шумят плодовые сады и ореховые рощи. Я рад и горжусь там, что в этом есть крупица и моего труда.
И глядя на мелькающие мимо сады, Тулегенов тихо запел:
Смотрю я на степь — ей конца не видать…
Смотрю я на степь — мою степь не узнать.
Где тропы хранили верблюжьи следы, —
Цветут плодоносные наши сады.
В песках, где голодный скитался казах,
Струится река человеческих благ…
— Лично мне при коммунизме очень нравится жить, — сказал после некоторого молчания Валерик. — Помоему, даже учиться теперь не очень обязательно, если все делают разные механизмы. Главное быть внимательным, чтобы не перепутать кнопки, и все.
— Ты это серьезно говоришь или шутишь? — спросила Галя.
— Вполне серьезно.
— Тогда ты самый глупый мальчик из всех, кого я встречала. Вы слышите, какую чушь он несет, дядя Сенкебай?
— Слышу, — откликнулся Тулегенов. — Мальчику бросилась в глаза только внешняя сторона нашей жизни. Верно, что у нас везде, где можно обойтись без прямого вмешательства человека, используются механизмы. Это для того, чтобы мы имели больше времени для дальнейшей учебы и для творческого труда, для культурного отдыха. Чтобы могли изобретать, заниматься исследованиями, а не для того, чтобы, как ты думаешь, просто бездельничать. Прежде чем допустить к пульту управления, «нажимать кнопки», как ты выражаешься, от тебя потребуют, чтобы ты изучил весь процесс производства и не только теоретически, но и практически, начиняя с самых азов. В противном случае ты можешь оказаться в дурацком положении великана из сказки, который, вызвав изпод земли волшебные силы, был не в силах с ними справиться и погиб. А современные процессы производства очень сложны. Чтобы ими управлять, надо в совершенстве знать и физику, и химию, и тригонометрию, и кристаллографию и еще очень много других отраслей науки. А медицина? А педагогика… Живопись, музыка, литература? Может быть, ты думаешь, что наши художники создают свои картины нажатием кнопки. Или врач распознает и лечит болезнь автоматически? Или писатель пишет свои романы, находясь у пульта управления действиями своих героев?
— Когда конструировался ракетоплан, — вставила Галя, — папа день и ночь работал с чертежами и делал модели отдельных деталей. В то время все его комнаты были завалены инструментами. Он выпиливал, вытачивал, клеил, строгал, отливал… Переделывал каждую деталь десятки раз. Даже Шурик понимает, как надо много учиться, чтобы уметь сделать хоть интересную игрушку для себя. И он уже умеет прекрасно обращаться с разными инструментами.
— Да, — заключил Тулегенов, — обращаясь к сконфуженному Валерику, — коммунизм — это тебе не «рай для бездельников»!
СЕКРЕТ МЕДВЕДЯ
После долгой беседы с глазу на глаз с Медведем в его кабинете Тулегенов уехал. Проводив его до машины, Владимир Михайлович вернулся к детям. Он включил экран телевизора, подал Шурику шахматы и сам сел тут же, очевидно, желая провести этот вечер в кругу семьи.
Галя не опускала глаз с отца. Она ловила каждый его взгляд, как кошечка, терлась щекой о его подбородок. Владимир Михайлович принимал ее ласки, но видно было, что его мысли витают гдето далеко.
Наконец, девочка не выдержала. В ее глазах мелькнули слезы обиды. Она встала и несколько раз в волнении прошлась по комнате.
Стоял тихий вечер. Стеклянные двери балкона были настежь открыты, и легкое дуновение ветерка с гор колыхало легкую штору. Галя с минуту рассматривала крупные южные звезды, потом резко повернулась и подошла к отцу.
— Папа! Ты мне доверяешь или нет? — спросила она.
Владимир Михайлович внимательно посмотрел на дочь.
Она стояла перед ним, крепко прижав к груди маленькие ручки, и с нетерпением ждала ответа. Шурик, сражавшийся с Васей в шахматы, оторвался от доски и с любопытством посмотрел на сестру. Кюльжан и Валерик отвернулись от экрана телевизора.
— Ты мне доверяешь или нет? — повторила Галя тихо, но настойчиво.
— Галочка! В чем дело? — спросил Владимир Михайлович, пытаясь привлечь к себе дочь. Но на этот раз Галя сама уклонилась от его руки.
— Ты что? Думаешь, что я все еще маленькая? — спросила она с обидой. — Что со мной можно разговаривать только о пустяках? А когда дело касается твоей работы, твоей жизни, может быть…
Голос девочки прервался. Она поспешно отвернулась и вышла на балкон.
В комнате воцарилось молчание. Вид Владимира Михайловича выражал высокую степень растерянности. Шурик с грохотом отодвинул шахматную доску, и все фигуры покатились по паркетному полу.
Покачав головой, Медведь встал и вышел на балкон за дочерью. Обняв за плечи, он ввел Галю в комнату, внимательно всматриваясь в ее повзрослому строгие глаза.
— Уму непостижимо, как ты могла догадаться, — сказал он с оттенком изумления. — Может быть, ты подслушивала наш разговор с Тулегеновым?
Галя негодующе затрясла головой.
— Мне совершенно не нужно было слушать ваш разговор. Ты думаешь, что я не читаю газет, не слушаю радио? Я давно все знаю. Понимаешь, все. Еще с того времени, когда ты подал рапорт об этом. Я ждала, что ты сам окажешь, наконец, мне. Своей дочери. А ты… Ты говорил об этом со всеми, кроме меня. Как будто бы я для тебя ничего не значу! Ты, наверно, решил, как всегда, сказать мне, что улетаешь в длительную командировку лишь перед самым отлетом на ваш дурацкий Марс!
— На Марс?!
Вася подскочил и замер на месте. Он думал, что ослышался. Тогда, дорогой, в вертолете, он воспринял слова Медведя, как шутку, преувеличенное восхищение качеством его ракетоплана. Оказывается, это было сказано серьезно.
Кюльжан и Валерик пожирали Владимира Михайловича глазами так, как будто увидели его в первый раз. Шурик издал негодующий вопль.
— На Марс! И ты молчал, папа! — И деловито добавил:
— Хорошо, что Галя тебя вовремя разоблачила. Я еще успею собраться.