Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 1
Шрифт:
Заметив скопление поездов на этой маленькой станции, местные жители, главным образом, женщины, бросились к вагонам, чтобы продать, а то и просто отдать кое-что из продуктов, бойцам, едущим на фронт, ведь в середине лета в садах и огородах поспевало много разных овощей и фруктов. Купив большую корзину клубники и ведро огурцов, Перов и Алёшкин принялись угощать этими припасами всех знакомых и незнакомых. Около вагонов открылся настоящий базар, и как-то никто не обратил внимания, что подошёл последний эшелон дивизии, а с ним приехали отставшие санитары и комиссар батальона Барабешкин. О его прибытии узнали очень скоро:
– А ну, разойдитесь! Прекратить немедленно это безобразие! Кто разрешил? Вы что, хотите демаскировать эшелоны? Хотите под новую бомбёжку попасть? Немедленно по вагонам!
После этих криков люди стали со страхом поглядывать на ясное небо и торопливо залезать в вагоны. У многих в душе шевельнулось гадливое чувство страха. И если до этого все на минуту забыли о войне и с азартом делали покупки дешёвой зелёной снеди, то после окриков Барабешкина санбатовцам стало как-то не по себе. Однако никто ничего не сказал, лишь Сангородский не выдержал и, с кряхтением забираясь в свой вагон, недовольно пробормотал не очень громко, но так, что все ближайшие соседи услыхали:
– Ну, Балабошкин в своей роли, опять панику нагоняет! И откуда его чёрт принёс? Я, было, уже обрадовался, думал, что он насовсем отстал… Вот так, один трус может нагнать панику на несколько сотен людей!
К его счастью, эти слова не дошли ни до Барабешкина, ни до Клименко, а то бы Сангородскому плохо пришлось за оскорбление комиссара. Хотя, вообще-то, как мог этот человек называть себя комиссаром части, если в первую же бомбёжку он не только не организовал защиту подчинённых ему людей, но в панике умудрился от части отстать и потеряться. Вместо того, чтобы по возвращении подбодрить людей, впервые почувствовавших дыхание войны, с первых же минут ещё больше напугал их, посеяв страх и неуверенность. Однако пока он ещё комиссаром медсанбата числился.
Но вот раздались свистки кондуктора, а затем и паровоза, и эшелон, получив нового свежего коня, помчался снова. Он летел на предельно возможной скорости, останавливаясь только для заправки водой и смены паровозов. К вечеру эшелон оказался на станции Чудово, без задержек повернул на Новгород и Батецкую, часов около 12 ночи остановился на ней. С этой узловой станции он должен был повернуть на запад в сторону Луги. К этому времени все уже спали, и потому никто не заметил, что эшелон никуда не свернул, а помчался дальше и лишь утром, часов около восьми, остановился на какой-то крошечной станции. Здесь начальник эшелона получил приказание немедленно разгружаться. По беспрестанному мычанию коров, доносившемуся из-за забора, почти напротив станции, поняли, что это животноводческий совхоз.
После разгрузки все люди, кроме шофёров, хозяйственников и некоторой части санитаров, отправились вместе с вещами в небольшой сосновый лесок, находившийся километрах в полутора от станции железной дороги и метрах в двухстах от усадьбы совхоза. По распоряжению комбата там разбились по подразделениям и из плащ-палаток соорудили себе временное жильё, ожидая дальнейших приказаний.
Вскоре от политрука Клименко стало известно, что получен приказ, отменявший первоначальное назначение дивизии в район Луги, и поставлена новая задача. Она заключалась в следующем: дивизия должна была, выгрузившись рядом с Гатчиной, собраться на западе этого городка и занять оборонительные рубежи, подготовленные заранее. Совхоз «Груздево», около которого разгрузился медсанбат, от Гатчины находился на расстоянии пяти километров. Клименко заявил:
– Здесь мы проведём, вероятно, несколько дней, пока вся дивизия сосредоточится в указанном районе. Ещё в пути находятся некоторые эшелоны, вышедшие даже раньше нашего. Затем дивизия должна подготовиться к дальнейшему следованию своим ходом. Мы получим из Ленинграда дополнительные боеприпасы, продовольствие, горючее, транспорт и т. п. На это время медсанбату необходимо в одном из помещений усадьбы совхоза, который сегодня эвакуируется, развернуть медпункт. Командир батальона приказал это сделать медицинской роте.
Услышав это, командир медроты Лев Давыдович Сангородский сказал:
– Легко сказать, развернуть, а как это делается? Если бы я знал! Наверно, товарищ Симоняк, придётся этим заняться вам, как командиру операционно-перевязочного взвода.
– Да ты что, Лёвушка! Я же понятия не имею, как это сделать.
– Во-первых, я вам не Лёвушка, а командир роты, а во-вторых, прикажите развернуть пункт своим подчинённым, и всё.
Выбор Симоняка пал на Алёшкина, тот, получив это приказание, ни на минуту не задумался (помогли ему всё-таки курсы сельских хирургов). Выслушав приказ, он предупредил:
– Для медпункта необходимо вскрыть одну из укладок, а именно номер Б-1, где находится малый операционный набор и необходимые медикаменты. Нужно выделить трёх дежурных медсестёр и ещё одного врача. Для организации работы необходима помощь старшей медсестры Наумовой. Да, товарищ командир взвода, – обратился он к Симоняку, – пожалуйста, примите меры, чтобы были выданы всем, кто будет работать, халаты. Нужно несколько простыней и несколько плащ-палаток, чтобы завесить окна. Из аптеки пусть выдадут стерильных бинтов и салфеток. Товарищ Наумова, пойдёмте подберём помещение. Разрешите идти? – повернулся он к растерянному Симоняку.
Тот, не ожидавший такой расторопности, как, очевидно, и Сангородский, был настолько ошеломлён, что ответил совсем не по-военному:
– Да, да, пожалуйста, идите. Большое спасибо вам, что вы взялись за это дело.
Этим ответом он вызвал улыбку у политрука Клименко и у Бориса. Но политруку, хотя в душе и понравилась бойкость, с которой Алёшкин приступил к организации медпункта, всё же уверенность молодого врача показалась сомнительной, поэтому он решил лично проследить, как будет выполнено полученное распоряжение, и поэтому бросил:
– Подождите, товарищ Алёшкин, я пойду вместе с вами.
Одновременно он подумал: «Если таковы и остальные командиры в медсанбате, как эти два старичка, то как же батальон будет работать?» Но, конечно, о своих сомнениях никому ничего не сказал.
Через несколько минут они были во дворе усадьбы совхоза. Картина, открывшаяся перед ними, их поразила. Весь огромный двор усадьбы – видимо, когда-то богатого помещичьего дома, а затем совхоза, и большая часть соседнего сада были забиты яростно и жалобно мычавшими коровами, которые стояли буквально впритык одна к другой. Во дворе около ворот на куче брёвен сидело несколько стариков, которые, дымя огромными самокрутками, с жалостью посматривали в сторону животных. Рядом лежали пастушьи кнуты.