Необыкновенное обыкновенное чудо. О любви
Шрифт:
– У меня двоюродный брат бывшего мужа – мент. Позвоню, спрошу, что делают с найденным телом, кто первый приезжает, куда увозят… Уф! Нелегкое это дело – детективы писать, – вздохнула она демонстративно и сделала изящный жест ручкой. Словно нажала на невидимую кнопку.
Тетки живо включились и затараторили, поднос поплыл дальше. Ласково улыбнувшись, Женька вытер ей нос салфеткой и посетовал: «Эти пирожные – вещь неудобная! Представь, если бы тебе предложили съесть такое на приеме у английской королевы?!» От почти что отцовских, но таких нежных прикосновений она превратилась в желеобразный десерт, плавающий в роскошной вазочке с сиропом. Правда,
– Нет, это никуда не годится!
Матильда принялась медленно сползать под стол, но соавтор ловко схватил ее за свитер:
– Я имею в виду, все так замечательно, что я просто не понимаю, зачем я тут вообще нужен. Ты все и без меня прекрасно делаешь.
Мотя-Курочка обрадованно заквохтала, усаживаясь поуютней на насесте. Но Женька, вытащив из ее рта недожеванный кусочек салфетки и бросив на стол, скомандовал: «Пойдем! Опаздываем!»
Это был творческий вечер одного модного забавного писателя. Народ по большей части оказался родной. Беззаботная рыбка Матильда, расправив золотистые плавнички и миленький хвост, плавала между знакомыми стайками, предпочитая общение с мужчинами и проверяя их на окольцованность. К Евгению старалась не подплывать, показывая всем своим видом, что она рыба самодостаточная и вовсю интересуется другими представителями противоположного пола. Особенно ее сегодня привлекал друг Женьки, молодой небесталанный поэт. Конечно, он молод, но она, в конце концов, женщина свободная и может себе позволить небольшой скандальный роман. Вот интересно только, как к этому Женька отнесется? Подойдя поближе к поэту, отчаянно кокетничая, завела разговор, но, опустив руку в карман, неожиданно вытащила пилюлю.
– Что это? – спросил поэт, картинно склонившись. Его длинные волосы неприятно щекотали ладонь, словно щупальца крупной медузы.
– Так, ничего, – сухо ответила Матильда и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, направилась к выходу.
– Слишком хорош и молод. И еще все… так просто, будто нарочно, будто специально! – пробормотала Матильда и подошла поближе к Женьке: – Я – домой!
– Подожди, подожди немного. Я поговорю сейчас с одним человеком и провожу. – Он мягко привлек ее к себе, продолжая разговор с бородатым здоровяком. Так привлекают к себе ребенка, расшалившегося во время разговора взрослых, чтобы показать, как его любят, чтобы он потерпел еще немного, пока у мамы или папы найдется для него время. От Женьки пахло водкой и потом, но это вовсе не было противно.
Матильда обожала его пьяного, он говорил приятные вещи, от которых замирало сердце и голова уплывала в неизвестном направлении, удаляясь от тела. Но она знала – не стоит слишком верить ему пьяному, все это мираж, и наутро по телефону он будет нарочито сух.
– Ничего, я сама! Я уже большая девочка!
– Ты уверена? Уверена, что доберешься?
Женька схватил ее за руку, ладони у него были сухие и теплые. Ей до смерти захотелось поцеловать одну из них, но он, опередив, поцеловал уже сам ее руку.
– Доберусь!
Погладила Женьку по небритой щеке, медленно, запоминая эту его небритость, и скорей, скорей, не оглядываясь.
На улице Матильда выкинула пилюлю. Снег окрасился в голубоватый цвет, чуть зашипел и принялся таять. Большущая псина бросилась к голубому пятну, слизнула таблетку. «Вот кому сегодня повезет и кто сегодня станет счастливым!»– обрадованно хихикнула Мотя и помчалась домой.
А дома ее ждал сюрприз. Она и забыла, что мама грозилась привезти сегодня сына. Тимошка сопел на родительской кровати, закутавшись в ее халат. «Как здорово, что муж сегодня не придет! Не надо снимать матрас и будить Тимку!» Матильда пробралась на кухню и за каких-нибудь полчаса опустошила полхолодильника. Правда, не без помощи услужливого Камикадзе.
Она легла рядом с Тимошкой. Супруг не разрешал ей этого делать, даже когда сам наглым образом спал на матрасе на полу – говорил, что у мальчика разовьются комплексы. «Ничего, за одну ночь не разовьются!» – проворчала Мотя, прижимая к себе теплого Тимку. Со спины ее грел довольный обожравшийся Камикадзе.
«Может, это и есть мое счастье? Чего еще желать женщине в моем возрасте? Опять влюбляться, страдать от тоски, от невозможности, терять, мучиться… Ну уж нет! Для счастья хватит этих двоих!» Она подумала о Женьке, о его сухих ладонях, о молодом поэте с медузными волосами и о собачке. Интересно, найдет ли та сегодня свое счастье?
Светлый ангел в небесах лишь головой покачал да рукой махнул. Никогда он не понимал этих женщин! И чего им нужно?!
Артак Оганесян
Идеальное утро для ловли транзитных пассажиров
– Первым делом, как отоспишься после джетлага, пойдем в Центральный парк, – сказал отец дочери.
– А зачем? – спросила та.
– Может, с тобой мне повезет узнать, куда деваются утки, когда пруд в парке замерзает.
– Папа, опять ты… – пожурила его дочь со снисходительной улыбкой, которая может быть только у тринадцатилетней девочки, начинающей понимать, что и у родителей могут быть свои причуды.
– Вот и водитель манхэттенского такси, у которого я как-то спросил, не знает ли он случайно про уток, повернулся и сказал, что я над ним смеюсь или просто чокнутый.
– Па-ап, ну за кого ты меня принимаешь? – возмутилась дочь. – Я уже прочла весь сборник, который ты мне прислал в подарок, хотя мама говорила, что мне по возрасту еще рано.
– А мама тебе говорила, что она тоже была фанаткой этого Писателя?
– Говорила-говорила, а еще добавляла, что она выросла из этого, а ты так и остался подростком.
– Ну и отлично, значит, мы с тобой, как два тинейджера, легко найдем общий язык!
Он пододвинул рюкзак так, чтобы вытянуть на него ноги. Им предстояло провести в транзитной зоне франкфуртского аэропорта еще три часа. После развода и его переезда в Штаты это были первые каникулы, на которые бывшая жена позволила ему забрать дочь.
– Пап, а ты действительно живешь в его книгах? Ну, то есть, мама говорила, что у тебя в голове до сих пор одни только воображаемые Джими Джимирино. И работа у тебя такая дурацкая, типа вокруг его творчества.
– Можно и так сказать, – выдохнул отец. – Типа вокруг… Когда-то я был искусствоведом. И это мне жутко нравилось. Но от нынешней моей «дурацкой» работы я и вовсе тащусь! Представляешь, я выдумываю всякую чепуху, и ее экранизируют. И за это еще платят. По большей части я просто выдергиваю идеи у разных авторов, чаще всего ворую у того самого Писателя… ну, ты понимаешь. Кстати, говоришь, ты прочитала его сборник… а что тебе больше всего из его вещиц понравилось?
– Не знаю, я не всё там поняла. Вроде как просто, а дочитаешь – и что про что, не знаешь.