Необыкновенные приключения Карика и Вали
Шрифт:
– Хлебом?
– Ну да. Мы посадим одно только зерно, и нам хватит урожая на всю зиму…
– Но откуда же мы возьмем мясо?
– А будем есть насекомых.
– Насекомых? Разве их едят?
– Представьте себе, – сказал Иван Гермогенович. – Даже в большом мире и там едят насекомых… Вот саранча, например. Ее едят и жареную, и копченую, и сушеную, и соленую, и маринованную.
Профессор, вспомнив что-то, улыбнулся:
– Когда спросили арабского халифа Омар Бен-эль-Коталя, что он думает о саранче, халиф ответил: «Я желал бы иметь полную корзину этого добра, уж я бы поработал зубами…» В старые времена, когда саранча налетала целыми тучами на арабские земли, в Багдаде падали цены на мясо… Между прочим, из саранчи приготовляют муку и пекут на масле превосходные лепешки.
– Фу, гадость! – с отвращением плюнула Валя.
– Ну вот уж и гадость! – засмеялся Иван Гермогенович. – Просто непривычная для тебя пища – и только… Едим же мы омаров, креветок, крабов и даже раков, которые питаются падалью. Едим да еще похваливаем… А вот арабы смотрят на тех, кто ест крабов и раков, с отвращением… Кроме саранчи, люди едят и других насекомых. В Мексике, например, туземцы собирают яйца полосатого плавунчика клопа, называют они их «готль» и считают самым лакомым блюдом… Неплоха, по мнению знатоков, и цикада. Та самая цикада, которую воспел в своей оде поэт Древней Греции Анакреон.
Иван Гермогенович откашлялся и, подняв руку над головой, прочитал нараспев:
Сколь блаженна ты, цикада,Ты – почти богам подобна.Профессор задумчиво погладил бороду:
– А простые греки-прозаики жарили эту богоподобную цикаду в масле и с аппетитом ели… Даже таким насекомым, как муравьи, и тем случалось попадать в руки поваров. Когда-то во Франции из муравьев делали соус к мясным и рыбным кушаньям… Индейцам, между прочим, очень нравятся зонтичные муравьи. Они жарят их, чуть подсолив, на сковороде, но, бывает, едят и сырыми.
– А жуков едят? – спросила Валя. – Они самые противные, по-моему.
– В Египте, – ответил Иван Гермогенович, – из жука медляка бороздчатого приготовляли особое кушанье. Это кушанье ели женщины, желающие потолстеть.
– Вот это здорово, – сказал Карик. – Теперь я вижу, что у нас дело пойдет на лад… Мы закоптим окорока кузнечиков, наготовим колбасы из бабочек, засолим бочку стрекоз… Прямо целый амбар придется строить. Под потолком повесим окорока и колбасы, а вдоль стен поставим бочки с маринованными тлями.
– А муравьи? – спросила Валя. – Они кисленькие?
– Из муравьев приготовим пикули… Нет, лучше сделаем из них разные приправы к блюдам.
– Замечательно! – поглаживал бороду Иван Гермогенович. – Просто замечательно!.. Как видите, друзья мои, наше будущее прекрасно. Если случится что-нибудь и мы не сумеем попасть домой, то проживем здесь лучше всех робинзонов мира.
– Все это хорошо, – сказала Валя, – но ведь мы замерзнем зимой, и все окорока и маринады пропадут зря.
– Ничего, – успокоил Валю Иван Гермогенович, – мы найдем пещеры с газовым отоплением. Наконец, можно провести по камышовым и тростниковым трубам этот газ куда угодно.
– Конечно, – сказал Карик. – Торфяной газ даст нам тепло и свет и… Иван Гермогенович, мы ведь сможем построить тут целые фабрики и заводы…
– О нет, мой друг, – улыбнулся Иван Гермогенович. – Но мы могли бы заняться приручением насекомых…
– Ура! – крикнул Карик. – Мы будем на них летать, переплывать озера.
– Мы, – подхватила Валя, – заставим их рыть тоннели, прокладывать каналы и… и вообще – пускай они работают.
– Правильно! – сказал Карик. – На гусеницах можно пахать, жуков поставим на заготовку леса, а на стрекозах будем летать.
– А чтобы нас не съели, – вздохнув, сказала Валя, – хорошо бы придумать такие дома, как у ручейника, чтобы их можно было таскать на себе.
– Тоже выдумала! – махнул рукой Карик. – Я же говорил, что ты улитка. Улитка и есть.
– Но как же нам защищаться? – спросила Валя.
– Иван Гермогенович выдумает порох, – ответил Карик и повернулся к профессору: – Вы можете выдумать порох, Иван Гермогенович?
– Ой, нет… Пороха я, пожалуй, не выдумаю, – засмеялся Иван Гермогенович, – но я надеюсь, что мы и так не пропадем. Без пороху. Я ведь, друзья мои, биолог. Неплохо знаю жизнь окружающего нас мира, а эти знания сильнее всех взрывчатых веществ… А теперь, Карик, подбрось в костер хворосту. Приятно сидеть, когда в огне потрескивают сучья.
Карик принес охапку хворосту, бросил его в зеленый огонь и растянулся на земле, задумчиво поглядывая на костер. Все замолчали.
Весело трещали сучья и ветки. Дым столбом поднимался в небо.
Путешественники сидели у огня и думали каждый о своем.
Торопиться было некуда. Пока туман не рассеется, двигаться вперед невозможно. Да и куда, в какую сторону идти? Где теперь маяк? Впереди? Сзади?
– Ну, – сказал профессор, – пока нам нечего делать, предлагаю спеть песню.
Ребята испуганно переглянулись.
«Что угодно, только не это», – можно было прочитать на лицах Карика и Вали. Слушать спокойно, как поет Иван Гермогенович, могли бы только мертвые. На всех живых голос профессора действовал, как удар дубиной по голове.
Жмурясь от дыма и закрывая лицо руками, Карик повернулся боком к дымящемуся костру и поспешно спросил профессора, который готов уже был запеть:
– А скажите, Иван Гермогенович, как вы догадались, что с нами случилось, и как вы нас разыскали?
– Очень просто, – ответил профессор. – Вы же выпили у меня почти полстакана жидкости… И это я, конечно, заметил.
– Но…
– И у меня было «но», – засмеялся Иван Гермогенович. – Выпить-то вы выпили, а вот куда после этого исчезли?.. Я целый час ползал по полу с лупой в руках, но… ничего… Понимаете? Никаких следов.
– Значит, мы улетели! – сказала Валя.
– Это слишком поспешный вывод, – остановил ее Иван Гермогенович.
– Но мы же в самом деле улетели, – сказала Валя.