Неодинокий Попсуев
Шрифт:
Ненашевиньш привез режиссерский сценарий, отчего у Кошмарика помимо Консера в театре появились еще два субъекта ненависти – братья Ненашевы. Чутко реагирующий на неприязнь коллег Андрей Борисович заметил Илье Борисовичу: «Этот Кошмарик ненавидит нас братской любовью!»
Вскоре в театре узнали о том, что премьеры «Всё равно» не будет, но «Сирано» всё равно поставят. И что сценарий повторяет пьесу Ростана, сокращенную на треть за счет второстепенных (по мнению режиссера) сцен. Часть артистов сникла, а другая (большая) воспрянула духом. Роксану по-прежнему играла одна
Перебрав всех потенциально подходящих актеров, Ненашевиньш остановился на заслуженном артисте России Буздееве, хотя Консер предупредил его, что пятидесятилетний мастер подвержен запоям, из которых его нельзя вытащить неделями. Однако делать было нечего, и Буздеева утвердили на эту роль, несмотря на то, что он был грузноват для много голодавшего аскетичного Сирано, и шпагой фехтовал, как энтомолог булавкой.
– У нас есть мастер клинка, – сказала Крутицкая, – он может подучить Буздеева.
– Ничего, обучу сам, – отклонил предложение Ненашевиньш, – Название для нашей постановки есть. Главный герой хоть и парижанин, но в нем столько гасконского, что подойдет «Сирано из Гаскони».
Главная роль главного инженера
Перед репетицией в воскресное утро Ненашевиньш сильно нервничал. Буздеев явно не справляется с ролью. «И впрямь под стать пузатым урнам пивной бочонок Монфлери! И заменить некем! Вот же труппа! Никого из достойных актеров в этом амплуа! Пригласить Барабанщикова из Москвы? Дополнительные расходы, где взять? Надо с Ильей покумекать».
– Где Буздеев? – раздраженно спросил он.
– Где Буздеев? Буздеев где? – понеслось и затихло; Буздеева не было нигде.
– Буздеев в вытрезвителе, – шепнул на ухо режиссеру помощник.
– Что! В каком вытрезвителе?! – пробасил режиссер.
– На Писаревской.
– Что за Писаревская? У нас сцена в Бургундском отеле!
– Он сейчас в Вермутьском. Так у нас зовут вытрезвитель Центрального района на Писаревской.
И тут из ложи послышалось: – Как истый пьяница, я должен в самом деле / Бургундское вино в Бургундском пить отеле!
Андрис с интересом взглянул в сторону звучного голоса, но никого не увидел. Голос продолжил: – Вот Русильонское мускатное вино.
– Это что там за шутник? – задал риторический вопрос Ненашевиньш. – И долго Буздеев будет на Писаревской?
Никто не ответил. Режиссер развел руками, не зная, что сказать. Обстановка накалилась.
– А пусть Буздеева заменит Попсуев, – вдруг предложила Изольда Викторовна, – пока тот протрезвеет. Текст знает, причем всю пьесу. И взгляд на Сирано свой.
– Он, что, театральное окончил? Какое? Когда?
– Нет, энергетический институт, московский.
– А, пролеткульт… С выражением говорит? Или с выражениями?
– В театральной студии сыграл несколько ролей. Гаева в «Вишневом саде», Арбенина…
– Арбенина? Хм… И где он?
Попсуев перешагнул из ложи в зал и направился к Ненашевиньшу.
– Ага, вот он. «Кто этот Сирано?» – задал вопрос Андрис, проверяя знание Попсуевым текста.
– «Преинтересный малый, – ответил Попсуев строчками из пьесы – Головорез, отчаянный храбрец…»
– «Да кто ваш покровитель?» – произнес режиссер еще одну реплику, но Сергей и на нее ответил по тексту:
– «Никто».
– А-а, хорошо! Слова знаете. Шпагу в руках держали? Ладно, подучим.
– Так это он сам учил нас фехтовать, – сказала Крутицкая.
– Вот как! – удивился режиссер. – Возьмите шпагу. Махнемся.
– Махнемся. Крепче держите.
– Что ж не нападаете?
– Жду нападения от вас. Я к вашим услугам.
– Ну, держитесь!
– Держусь, – пробормотал Попсуев и внезапным скользящим ударом выбил шпагу из рук Андриса.
– Мастер!
– Старший. Удар кроазе называется, классика, правда в спортивном, а не в сценическом фехтовании. Пальцам не больно? «Скажу вам не тая: / Мне надоели эти разговоры. / Ступайте! Или нет, – еще один вопрос! / Что вы так пристально глядите на мой нос?»
– Ты глянь! У вас даже нос вырос от этой реплики! Достаточно. Текст знаете. Говорят, у вас свой взгляд на пьесу?
– Чтобы не гнать по сцене дикие аллюры, готов я к тексту предложить купюры, – произнес Сергей.
– Что-что? Купюры? Самому Ростану?!
– Лишь для того, чтоб выделить Роксану… – Попсуев указал на Крутицкую, та сделала книксен. – …Начнем по-грибоедовски с отцов: подсократим в отеле трусов и глупцов. Довольно будет одного Вальвера…
– А вместо шпаги револьвера, – вдохновился на экспромт и режиссер. – Я понял… Да вы, как погляжу я, утопист!
– Вполне. Дас ист фантастиш! Ист дас мёглих? Ист! [19]
– Так, поизгалялись, перейдем на прозу.
– А напоследок вот вам розу! – Сергей протянул режиссеру короткую розу. «Какой же я молодец, – подумал он, – что не подарил розу Изольде».
19
Это есть фантастика! Неужели? Есть! (нем.)
– Перерыв! Полчаса. Оставьте нас с Изольдой Викторовной. Где Константин Сергеевич? А вас, господин главный инженер, я позову.
– Признаться, я растерян, – заявил Ненашевиньш главрежу и приме. – Пьесу знает изнутри. Вижу, его роль. И внешность, и голос, и вообще дар. Чутье на текст, на партнера. Импровизирует, легко, даже изящно. Удивительно, как щедра наша страна на таланты.
– Наша, – поправила Андриса Крутицкая. – Не посягай на наших. У вас свои: Артмане, Паулс, Лиепа…
– Они и ваши, Изольда Викторовна, – огрызнулся Ненашевиньш.