Неоконченное путешествие
Шрифт:
Я имел беседу с одним французом, который несколько лет искал легендарные серебряные рудники, косвенным образом связанные с покинутым городом (ведь именно при поисках затерянных рудников Мурибеки отряд Рапозо открыл его в 1753 году). Француз утверждает, что исходил вдоль и поперек весь район, который я предполагаю посетить, что эта местность населена цивилизованными поселенцами повсюду, где есть вода, что настоящих лесов там нет и никаких развалин не может быть! По его словам, он лишь обнаружил выветрившуюся причудливых форм формацию песчаника, которую можно принять на расстоянии за древние развалины, и он уверен, что именно ее увидели в 1753 году участники отряда Рапозо, а потом уже в духе времени выдумали все остальное. Когда я рассказал ему о надписях, о которых они сообщали (он никогда не видел документа, оставленного Рапозо, и ничего не слышал о нем), он не нашелся что ответить; во всяком случае различные существенные детали явно не вяжутся с его рассказом. Надписи на руинах и «прыгающие крысы» (тушканчики) безусловно не могли быть чистой выдумкой.
По правде сказать, француз не внушал доверия. Исходить вдоль и поперек весь этот район вряд ли возможно. Там есть песчаные пространства, лишенные воды; крутые утесы преграждают путь; хотя бы одна-единственная долина может оставаться там скрытой от глаз на протяжении веков, так как систематические исследования никогда не велись, и лишь в результате алмазной лихорадки были открыты в прошлом безопасные и доступные места. У меня такое впечатление, что там существует внутренняя область, окаймленная безводным поясом, через который не могли пробиться экспедиции. От француза, когда он говорил, несло перегаром, а пьяница в моих глазах — не тот человек, на чьи слова можно полностью положиться. Кроме того, мне говорили, что он никогда не выходил больше чем на две-три недели зараз, а это слишком короткий срок для основательного исследования [48] .
48
Тем не менее, судя потому, что я видел сам, француз был прав. В Баии я много слышал о странствиях этого француза — он действительно побывал в неисследованных районах штата. — Прим. мл. сына Фосетта.
Бывший британский консул в Рио полковник О'Салливан Бэр, в чьей добропорядочности я нисколько не сомневаюсь, указал мне — насколько точно позволяли никуда не годные карты района — местоположение развалин города, к которому в 1913 году его проводил кабокло [49] (об этом упоминается в главе I). Ему не приходилось пересекать реку Сан-Франсиску — его город был расположен гораздо восточнее ее, в двенадцати днях пути от Баии. Сан-Франсиску веками ассоциировали с легендами о белых индейцах, и вполне возможно, что авангард Рапозо видел двоих в белых одеждах где-то между устьем Риу-Гранди и Шики-Шики. С тех пор вторгнувшаяся сюда цивилизация могла удерживать индейцев в долине за безводным поясом.
49
Индоевропейский метис (испан.). — Прим. перев.
Там, между реками Шингу и Арагуая, должны быть удивительные вещи, но иной раз я сомневаюсь, смогу ли выдержать такое путешествие. Я стал уже слишком стар, и даже ноша в сорок фунтов слишком тяжела для меня, чтобы таскать ее многие месяцы подряд [50] . Организация крупной экспедиции стоила бы уйму денег, да и риск был бы больше. Кроме того, все, кто пошел бы со мной, должны были бы обладать отличной тренировкой, а таких найдется из тысячи один, не больше.
50
В 1924 году, когда отец писал эти строки, ему было пятьдесят семь лет. — Прим. мл. сына Фосетта.
Если намеченное путешествие окажется безрезультатным, это будет означать бесславный конец всем моим трудам, ибо большего я уже не совершу. Меня неизбежно объявят фантазером и заклеймят стяжателем, стремившимся лишь к личному обогащению. Кто поверит, что я не ищу для себя ни славы, ни денег и в моих начинаниях нет корыстного расчета, а одна лишь надежда, что в конечном счете они принесут человечеству пользу, которой будут оправданы многолетние поиски?
Последние несколько лет моей жизни были самыми несчастливыми и горькими, полными тревоги, неопределенности, материальных лишений, вероломства и открытого предательства. Дети и жена были принесены в жертву исканиям и лишены многих благ, которыми они пользовались бы, если бы я остался в обычной жизненной колее. Из двадцати четырех лет супружеской жизни лишь десять мы с женой провели вместе. Не говоря о четырех годах, проведенных на войне, десять лет я прожил в лесах, но ни разу не слышал жалоб от жены. Напротив, ее деловой помощи и постоянному поощрению я немало обязан всем тем, что мне пока удалось достичь, и если в конце концов я достигну успеха, то этим в значительной мере буду обязан ей.
Эпилог
Рассказал ли я про реку? Иль на ней поставил мету?
Взял ли пробу с самородком? Нет, не я копался там!
Потому что сам Создатель втрое мне платил за это.
Только ты понять не можешь. Уходи и действуй сам.
Казалось, средства для заключительной экспедиции никогда не удастся собрать — так складывались обстоятельства в 1924 году. Надежды лопались одна за другой, меж тем как где-то далеко сиял образ Великой Цели — древние города Бразилии. Денег было мало — так мало, что вставал вопрос, как сможет просуществовать семья, если даже она будет вести самый скромный образ жизни. При всем том следовало быть наготове, чтобы двинуться в путь в любой момент.
Со времени возвращения в Англию в конце 1924 года отца все сильнее снедало желание отправиться в новое путешествие. Всегда сдержанный и молчаливый, он стал почти угрюм. Правда, бывали и такие минуты, когда одолевавшее его мрачное настроение рассеивалось, и он по-прежнему был для нас, детей, веселым товарищем наших игр.
Мы — то есть моя мать, брат, младшая сестренка и я — уехали в 1920 году на Ямайку; мы думали, что уж никогда больше не возвратимся в Англию, однако через два года снова вернулись туда. Уехать с Ямайки нас заставило разочарование. Этот остров вовсе не был похож на Цейлон, как мы ожидали. Для белого меньшинства условия жизни были тяжелыми, образование было поставлено плохо, поэтому мы спешно уложили вещи и сбежали в Калифорнию, которая в течение многих лет была чем-то вроде Мекки нашей мечты. По ряду причин, из которых не последней была дороговизна, спустя всего лишь год мы были вынуждены уехать из Лос-Анджелеса; в сентябре 1921 года мы прибыли в Плимут и месяцем позже встретили там отца, который возвратился из Бразилии.
Некоторое время мы жили в Эксетере, снимая дом, а затем переехали в сторону Тивертона, в Стоук-Кенон; там у нас было жилище просторное, но довольно ветхое. Здесь мы жили до тех пор, пока не разъехались кто куда. Первым уехал я, получив место на железной дороге в Перу. Затем покинули Стоук-Кенон отец и брат: дела отца внезапно приняли успешный оборот, и он с братом отплыл в Нью-Йорк. Мать и сестра отправились на остров Мадейру; они прожили там несколько лет, затем переехали во французскую Ривьеру, а после в Швейцарию.
Эта книга была написана отцом в то время, когда мы жили в Стоук-Кеноне, и непосредственно от него самого я узнал многие из тех забавных историй и многие из его идей, которые он здесь излагает. Я слишком поздно понял, что, если бы я больше интересовался его рассказами, он и рассказал бы мне больше. Чего бы я ни отдал сейчас за это! Так всегда бывает. В то время я был всецело поглощен паровозостроительной техникой и недоступен для других интересов.
Отец вставал ни свет ни заря и готовил для меня завтрак. Потом я отправлялся на велосипеде на машиностроительный завод в Эксетере, где я проходил чумазое, но интересное ученичество в качестве помощника формовщика в литейном цехе. Отец умел готовить отличные завтраки и нес эту службу с молчаливым смирением, смысл которого я понял лишь много лет спустя, вспоминая обстоятельства того периода. Он делал это для того, чтобы дать больше покоя и отдыха моей матери, и потому еще, что не хотел, чтобы этим занимался я.
Хотя сидеть в Стоук-Кеноне было для него все равно, что сидеть в тюрьме, случались и светлые минуты. Крикет всегда доставлял ему радость и целиком захватывал его и брата, когда наступал сезон. Оба они были незаурядными игроками в масштабах графства и много разъезжали, так как их буквально разрывали на части.
Последний раз я видел отца в марте 1924 года. Ливерпульский поезд отошел от станции Сент-Дэвид в Эксетере, и его высокая фигура исчезла за окном вагона. Я уносился на север, преодолевая первый отрезок своего длинного путешествия в Перу, и был вполне уверен, что через несколько лет мы снова встретимся в Южной Америке.