Неоконченный поиск. Интеллектуальная автобиография
Шрифт:
В качестве масона он был членом общества, объявленного противозаконным правительством Австрии, но не венгерским правительством Франца Иосифа. Поэтому масоны часто встречались в Венгрии, в Прессбурге (сегодня Братислава в Словакии). Австро-Венгерская империя, хотя и считалась конституционной монархией, но своими двумя парламентами не управлялась: они не могли сместить ни одного из двух премьер-министров и ни одного из двух кабинетов, даже путем вынесения вотума недоверия. Австрийский парламент, наверное, был еще слабее, чем английский парламент при короле Вильгельме и королеве Марии, если такое сравнение вообще уместно. Сдержек и противовесов почти не было, зато свирепствовала политическая цензура. Например, блестящая политическая сатира моего отца, «Anno 1909», которую он написал под псевдонимом Зигмунд Карл Пфлюг, была конфискована полицией сразу по выходе и оставалась в индексе запрещенных книг до 1918 года.
Тем не менее в дни, предшествовавшие 1914 году, в Европе и в царской России торжествовала атмосфера либерализма; и эта атмосфера, которая охватывала также и Австрию, была уничтожена, как оказалось теперь, навсегда,
1
1 Ссылка на беседу Кьеркегора с Христианом VIII, в которой король спросил его, как, на его взгляд, должны вести себя короли. Вот что ответил Кьеркегор: «Во-первых, хорошо королю быть уродливым». (Христиан VIII был очень красив.) «Кроме того, он должен быть глухим и слепым или, по крайней мере, притворяться таким, ибо это разрешит многие сложности. И, наконец, он не должен много говорить, но иметь маленькую стандартную речь на все случаи жизни, а потому не содержащую ничего». (Франц Иосиф обычно повторял: «Это было очень хорошо и пришлось мне по душе». — «Es war sehr sch"on, es hat mich sehr gefreut».)
3. Ранние влияния
Атмосфера, в которой я рос, была определенно книжной. Мой отец Симон Зиглиц Карл Поппер, как и оба его брата, получил степень доктора права в Венском университете. У него была обширная библиотека, и книги лежали повсюду — за исключением столовой, в которой находились концертный рояль Бесендорфера и много нот Баха, Гайдна, Моцарта, Бетховена,
Шуберта и Брамса. Мой отец был ровесником Зигмунда Фрейда, труды которого он имел и читал сразу по публикации. Он работал адвокатом и ходатаем по разным делам. Что касается моей мамы Жени Поппер, в девичестве Шифф, то о ней я расскажу позже, когда буду говорить о музыке. Мой отец был образцовым оратором. Я слышал его в суде всего однажды, в 1924 или 1925 году, когда сам был ответчиком. Дело было, на мой взгляд, ясное [2] . Поэтому я не просил отца выступать в мою защиту и немного смутился, когда он настоял на своем. Однако простота, ясность и искренность его речи произвели на меня большое впечатление.
2
2 Дело касалось моей работы с детьми. Один из мальчиков, за которых я отвечал, упал с конструкции для лазания на детской площадке и проломил себе голову. Я был оправдан, так как сумел доказать, что на протяжении нескольких месяцев требовал от властей демонтировать эту конструкцию, представлявшуюся мне опасной. (Власти пытались возложить вину на меня и выслушали по этому поводу от судьи несколько нелицеприятных слов.)
Мой отец упорно работал по своей профессии. Он был другом и партнером последнего либерального бургомистра Вены, доктора Карла Грюбля, и унаследовал его юридическую контору. Эта контора была частью обширных апартаментов, в которых мы жили. Они располагались в самом сердце Вены, напротив центрального входа в собор (Stephanskirshche) [3] . Он проводил в этой конторе долгие часы, однако на самом деле он был скорее ученым, чем адвокатом. Он был историком (книги по истории занимали значительную часть его библиотеки) и особенно интересовался древнегреческой историей, а также историей восемнадцатого и девятнадцатого веков. Он писал стихи, а также переводил латинскую и греческую поэзию на немецкий язык. (Отец редко об этом говорил. Только по чистой случайности я обнаружил однажды его легкие переводы поэзии Горация. Его особыми дарованиями были легкость и развитое чувство юмора.) Он очень интересовался философией. У меня до сих пор есть его книги с сочинениями Платона, Бэкона, Декарта, Спинозы, Локка, Канта, Шопенгауэра и Эдуарда фон Гартмана; собрание сочинений Джона Стюарта Милля в немецком переводе под редакцией Теодора Гомперца (чью книгу «Греческие мыслители» он очень ценил); большинство работ Ницше, Кьеркегора и Эйкена, а также Эрнста Маха; книги Фрица Маутнера «Критика языка» и Отто Вейнингера «Пол и характер» (которые обе, по-видимому, некоторым образом повлияли на Витгенштейна) [4] ; а также переводы большинства книг Дарвина. (Портреты Дарвина и Шопенгауэра висели у него в кабинете). У него были, конечно, и стандартные литературные тексты немецких, французских, английских, русских и скандинавских авторов. Но его особый интерес состоял в социальных проблемах. В его библиотеке были основные работы не только Маркса и Энгельса, Лассаля, Карла Каутского и Эдуарда Бернштейна, но и критиков Маркса: Бем-Баверка, Карла Менгера, Антона Менгера, П. А. Кропоткина и Йозефа Поппера-Линкоя (по-видимому, моего дальнего родственника, поскольку он родился в Колине, маленьком городе, откуда был родом мой дедушка по отцовской линии). Кроме того, в его библиотеке был и пацифистский отдел с книгами Берты фон Суттнер, Фридриха Вильгельма Форстера и Нормана Ангелла.
3
3 Этот старый дом все еще стоит на своем месте. Примерно до 1920 года вход в него располагался по адресу Freisingergasse 4, затем он стал Bauernmarkt 1.
4
4 См. Otto Weininger, Geschlecht und Charakter (Vienna: Braumuller, 1903), p. 176: «Все болваны от Бэкона до Фрица Маутнера были критиками языка». (Вейнингер добавил также, что он должен попросить прощения у Бэкона за использование его имени в этом контексте в связке с Маутнером). Ср. это с «Логико-философским трактатом», 4. 0031.
Таким образом, книги стали частью моей жизни задолго до того, как я научился их читать. Первой книгой, которая произвела на меня большое и длительное впечатление, была прочитана моей мамой двум моим сестренкам и мне вскоре после того, как я выучился читать. (Из троих детей я был младшим.) Это была книга для детей великой шведской писательницы Сельмы Лагерлеф в прекрасном немецком переводе (Wundbrare Reise des kleinen Nils Holgersson mit den Wildgansen; в русском переводе — «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями»). На протяжении многих-многих лет я перечитывал эту книгу минимум один раз в год; и с течением времени я, наверное, не один раз прочитал все, что было написано Сельмой Лагерлеф. Мне не нравится ее первый роман, «Сага о Йесте Берлинге», хотя и он, без сомнения, является выдающейся книгой. Однако все до единой остальные ее книги кажутся мне шедеврами.
Умение читать и, в меньшей степени, писать являются, конечно же, самыми важными моментами интеллектуального развития человека. Эти моменты нельзя ни с чем сравнить, так как очень немногие люди (Хелен Келлер в этом отношении представляет собой выдающееся исключение) могут вспомнить, что означало для них умение говорить. Я буду всегда благодарен своей первой учительнице, Эмме Гольдберг, за то, что она научила меня тому, что англичане называют тремя R (w-Riting, Reading and a-Rithmetic), — чтению, счету и письму. Эти умения, как мне кажется, являются единственно обязательными предметами обучения для детей; а некоторых детей даже не нужно учить, чтобы они выучились им. Все остальное состоит в атмосфере, а также в обучении посредством чтения и размышления.
Помимо моих родителей, моей первой учительницы и Сельмы Лагерлеф, огромное влияние на мое раннее интеллектуальное развитие, как мне кажется, было оказано Артуром Арндтом, остававшимся в числе моих друзей на протяжении всей моей жизни. Он был родственником Эрнста Морица фон Арндта, одного из знаменитых отцов-основателей немецкого национализма в период наполеоновских войн. Артур Арндт был ярым антинационалистом. Будучи немцем по происхождению, он родился в Москве, где и провел свою юность. Он был почти на двадцать лет старше меня — когда я впервые познакомился с ним в 1912 году, ему было около тридцати. Он изучал инженерное дело в Рижском университете и был одним из лидеров студенческого движения во время неудачной русской революции 1905 года. Он был социалистом, но в то же время непримиримым противником большевизма, с некоторыми лидерами которого он лично познакомился после событий 1905 года. Он называл их иезуитами от социализма, то есть теми, кто способен жертвовать жизнями невинных людей, даже разделяющих их убеждения, во имя великих целей, оправдывающих всякие средства. Арндт не был убежденным марксистом, но тем не менее полагал, что Маркс пока являлся самым важным теоретиком социализма. В моем лице он нашел весьма заинтересованного слушателя социалистических идей; ничто, как мне казалось, не могло быть важнее борьбы с бедностью.
Арндта также глубоко интересовало (значительно больше, чем моего отца) движение, начатое учениками Эрнста Маха и Вильгельма Оствальда, которое сами его члены называли обществом «монистов». (Тут была связь со знаменитым американским журналом The Monist, одним из авторов которого был Эрнст Мах). Они интересовались наукой, эпистемологией и тем, что сегодня называют философией науки. Среди венских монистов «полусоциалист» Поппер-Л инкой имел немало последователей, включая Отто Нейрата.
Первой книгой по социализму, которую я прочитал (возможно, под влиянием моего друга Арндта — мой отец избегал мне что-либо советовать), была работа Эдварда Беллами Looking Backward («Глядя назад»). Я прочитал ее, наверное, когда мне было около двенадцати лет, и она произвела на меня большое впечатление. Арндт брал меня с собой на организовывавшиеся монистами воскресные прогулки по Венскому лесу и по дороге рассказывал мне о марксизме и дарвинизме. Несомненно, большая часть его рассказов была мне непонятна. Но это было интересно и волнующе.
Одна из этих воскресных прогулок монистов состоялась 28 июля 1914 года. Ближе к вечеру, уже приближаясь к окраинам Вены, мы услышали, что эрцгерцог Франц Фердинанд, провозглашенный наследником австрийского престола, был убит в Сараево. Через неделю или около того моя мама отвезла меня и двух моих сестер в деревню Альт-Осси близ Зальцбурга. И здесь, в мой двенадцатый день рождения, я получил от моего отца письмо, в котором он приносил извинения за то, что не сможет приехать на мой день рождения, «потому что, к несчастью, война» («denn es ist leider Kreig»), Поскольку это письмо пришло в самый день объявления войны между Австро-Венгрией и Сербией, можно предположить, что мой отец заранее понимал, что будет война. [5]
5
5 См. примеч. 57 к главе 12 «Открытого общества».